Он не смел ничего спрашивать, больше не разрешал себе гадать – хотя у болота все почему-то показалось кристально ясным, точно правду шептали на ухо. Теперь же один за другим он лишь ловил взгляды, за которыми было что-то неозвучиваемое, точно не при всех. Он ждал. Ждал день, два, три, что они общались, гуляли по окрестностям, говорили с народом. В серале все тоже было как-то… странно. Например, очаровательная Адинна, служанка-нуц, которую приставили к Вальину, постоянно целовала его руки, начинала ни с того ни с сего плакать, тоже повторяла иногда: «Спасибо, маар». И пока Арнст озадаченно уверял: «Она в вас явно влюбилась», Вальин чувствовал: дело в ином.
Объяснения он ждал и сегодня – Эльтудинн обещал зайти. До заката, но закат уже догорал. Впрочем, Вальин не злился на это опоздание: небо заворожило его. Красоту не хотелось портить горькими разговорами, а что-то подсказывало: разговор получится горьким. Он поднял с пола кубок, полный пахнущей серой воды. Охнул в отвращении, но сделал пару глотков. Поставил назад и страдальчески зажмурился, перебарывая рвоту: жуткая мерзость, и привкус тоже кровавый, хотя там крови нет. Воду эту ему велели пить и утром и вечером каждый день, обещая, что она надолго облегчит недуг.
За спинкой софы раздались шаги, а потом знакомая фигура показалась у изголовья, закатный свет блеснул на крупных золотых серьгах. Вальин поспешил принять самый бодрый вид: Эльтудинн раз за разом забавлялся его неспособностью с каменным лицом выпить всего-то кубок целебной воды, это страшно сердило. Но сейчас, благо, он не стал отпускать никаких шуток, улыбнулся скорее сочувственно и присел рядом. Вальин немного подвинулся, кивнул в знак приветствия.
– Как себя чувствуешь? – тихо спросил Эльтудинн, опуская руки на его согнутые колени и пристраивая сверху подбородок. Валь-ин ничего не имел против этого дружеского жеста, лишь в очередной раз удивился естественному, абсолютно здоровому жару кожи, свойственному всем нуц, и улыбнулся.
– Вашими силами.
– Хорошо. Рад это слышать.
Они замолчали, и в этом молчании, как и в прямом взгляде, скользящем по лицу, Вальин быстро почувствовал напряжение. Да, все верно, Эльтудинн здесь не просто так. Опять в воздухе разливается что-то безмолвное, но важное, что-то, на что нужно решиться, что-то, что пытаются отмерить и взвесить. Что-то… болезненное. Ждать было сложно, тревожно, и, просто чтобы как-то отвлечься, Вальин все-таки сказал:
– Какая же гадкая у вас вода и какие красивые закаты.
Эльтудинн вздрогнул, поднял брови, выдав растерянность, но тут же рассмеялся – и вроде бы рассмеялся искренне, даже облегченно.
– Двойственность жизни во плоти. – Он покосился на кубок. – Не пьется?
– Я бы добавил меда, – признался Вальин. – Или сахара.
– Нельзя, – покачал головой Эльтудинн. – Но можно зажать нос.
Вальин вздохнул и поморщился, чуть откинул голову на подушку. Эльтудинн все вглядывался в него, подаваясь вперед. Мелькнула привычная мысль: Арнст, прочие… хорошо, что они не бывают рядом в такие моменты. У них и так много вопросов к доверию, которое короли друг к другу проявляют, не только в решениях, но и в близких контактах. Для друзей, учителей, соратников и родных на Общем Берегу обыденны объятья, прикосновения к лицу или волосам, порой даже поцелуи – хотя бы в лоб, в руку, в щеки, у кого-то и в губы. Но конечно же, они не обыденны для врагов.
– Ты опоздал, – все же сказал Вальин и глянул на облака, наливавшиеся первым синим сумраком. – Все самое красивое кончилось.
И снова Эльтудинн промолчал, но глаза отвел. Не виновато. Задумчиво. Ответ можно было прочесть: «Мне понадобилось время, чтобы себя уговорить». Вальин потер лоб. Пальцы не нашли свежих язв, только давние рубцы, и в сердце снова шевельнулась благодарность – вспомнились повязки, которыми обмотали его лицо в первые дни, там была какая-то заживляющая смесь масел. С благодарностью пришла решимость.
– Ты… – Ждать дольше Вальин не хотел, понимая: скорее всего, станет лишь сложнее. Было неловко, но он сказал прямо: – Ты, кажется, не находишь себе места. С тобой что-то не так. Не из-за нас ли? Я, наверное, здорово тебя…
…Измотал. Как и себя. Вальин даже почувствовал приливающую к щекам краску досады, закусил губу, хотел добавить хоть какое-нибудь извинение и вопрос: «Может, нам уехать?» Но тут же он услышал:
– Нет, что ты, нет. – Эльтудинн снова поднял взгляд, но улыбнуться не смог. – Наоборот. Все… теперь все так. И придется к этому привыкать.
Он убрал руки, сел прямо. Вытянул ноги, откинулся на спинку софы и прикрыл глаза. Не двигаясь, Вальин тоже пользовался возможностью украдкой его поразглядывать – темные веснушки на почти черной коже, слишком длинные для белого народа ресницы, острые уши, щетину на подбородке. И цепочку, снова эту цепочку, плетение которой напоминало тонкий венок из крошечных соцветий.
– Что случилось? – напрямую спросил он, а потом решился и изменил вопрос: – Скажи мне… это из-за того, что я привез? Кого я нашел в пути?