Берег тысячи зеркал (СИ)

Я вскидываю взгляд от новых фото из наружного видео наблюдения у Лувра, а Джеха наклоняется ближе и шепчет:

— Сару удалось поймать.

— Где? — задаю вопрос глухо и со злостью.

— В Лондоне, как я и предполагал. Наши ее взяли при передаче британцам пленок с переговоров атташе. С борта, Сан. Это она помогла Платини вывести из строя самолет. Хотела замести следы, а Платини питал надежды прикончить Ким Дже Сопа, тем самым инициировав расторжение контракта по острову.

Джеха умолкает. Его взгляд становится острым, но он его прячет тут же.

— Что? Говори, — нетерпеливо настаиваю.

— Это Сара рассказала Вере, что ты летчик. Знаю, ты догадывался и так, но… В общем, причины мы с тобой расценили не правильно. Это не женская ревность, Сан. Все куда сложнее. Преображенский с самого начала следил за дочерью. После возвращения Поля, и перед самой его смертью, отец Веры примчался в Париж. Платини естественно указал ему на человека, приближенного к нам. С самого начала, все, что делала Сара, чтобы навредить Вере, и вам… В общем, она ясно дала понять, что действовала по просьбе Преображенского. Ему не понравилась ваша связь с Верой. Более того… Только не кипятись. Хорошо?

— Джеха, — предупреждаю и качаю головой, что не намерен терпеть многозначительные паузы.

— Я разузнал про ее мужа.

Сделав глубокий вдох, жду. Нет смысла пенять на что-то. Я подозревал, что Джеха так и поступит.

— Он лежит в реабилитационном центре в Киеве. Действительно в очень сложном положении, но он не безнадежен.

— Она не могла наврать о таком, — я ощетиниваюсь тут же.

— Потому что солгали ей, Сан, — тихо и явно устыдившись, отвечает друг.

Его слова вызывают ступор. Это чудовищно. Если мои догадки верны, то поступок ее отца мерзкий и подлый. В памяти всплывает рассказ Веры об отце, а к горлу подступает горечь. Немыслимая бесчеловечность.

— Ты хочешь сказать, что отец намеренно скрывал от дочери реальное состояние ее мужа? Зачем? Чтобы отправить в Париж? Чтобы она согласилась уехать и бросить его? — убито спрашиваю, а пальцами сжимаю конверт и снимки с такой силой, что бумага трещит.

— И намеренно развел их. От ее имени заплатил нужные деньги, подготовил все документы сам. Пока Вера была в Париже, именно Преображенский инициировал развод совместно с родителями ее мужа. Он все провернул с одной целью — чтобы Вера оставалась в Париже, и не возвращалась обратно домой.

— Она сказала, что отец был против ее помощи мне, — снова бросаю взгляд на снимки.

— Теперь это кажется весьма логичным.

Джеха не успевает закончить. Вера выходит во двор с Ханной. Дочка тянет ее к выходу на лестницу, видимо, чтобы показать мозаику вблизи, но Вера не понимает. Просто кивает и улыбается. Она не знает языка, и просто доверяет Ханне. Идет за ней следом, как за поводырем. Проявляла ли она такое же доверие к отцу, который совершив подобное, сделал собственную дочь слепой марионеткой?

Джеха встречает мой взгляд с пониманием. Он убедился в том, что Вера не пыталась манипулировать ни мной, ни кем либо еще. Он, наконец, понял, что манипулировали Верой.

— Ситуация стала спокойнее, — он начинает осторожно. — Ее надо отпустить. Рассказать все, и отправить домой, Сан. Иначе, Платини, может навредить ей, или ее мужу еще больше.

— Знаю, — сухо отвечаю и поднимаюсь.

Но я должен попытаться еще раз. Боюсь, даже отпустив, не перестану ждать… и пытаться.

— Забронируй ей билет на вечерний рейс, — прошу Джеха об услуге, и киваю на конверт. Я знаю, что она уйдет опять. Но хочу обмануться еще один раз снова. — Я отвезу ее сам, но сперва, поговорю. Конверт оставь в своей машине. Если позволишь…

— Конечно, — Джеха кивает. — Мы с Кан Мари приехали не на один день. Сам знаешь, как она привязана к Ханне. Бери тачку, и поставь в этой истории точку, пока не поздно.

Я смотрю на друга, и понимаю мотивы его просьбы. Джеха волнуется обо мне, и по-прежнему уверен, что Вера не лучший выбор. Однако он сделан, и его еще очень долго ничего не изменит. А может, и никогда.

Кивнув Имо, которая вышла во двор с Кан Мари, я иду в сторону лестницы и забора над склоном. Шаги почти беззвучны, ведь их заглушает шум моря и ветра. Я всегда любил это место, здесь — под забором матери Бон Ра, часто прятался, когда отец входил в особый алкогольный раж.

Сейчас у этого забора стоит Вера. Присев, она внимательно рассматривает несколько метров сверкающей мозаики, выложенной в причудливые фигурки животных, цветов, и пейзажей. Ханна умудрилась изобразить осколками даже очертания леса и луны над ним.

Несколько минут я не тревожу их. Хочу насладиться этой картиной. Так она мне нравится, и так отпечатывается в самом укромном уголке души.

Ее взгляд, чистый и светлый, обращен вверх. Пухлых губ касается улыбка. Ведомые порывами ветра, по ним плавно двигаются светлые пряди волос. Вера светится на солнце, и дело не в том, что она одета в белое. Она сама похожа на солнце, которое заставляет сверкать осколки зеркал ярче.