Берег тысячи зеркал (СИ)

— Не понимаешь, — я горько усмехаюсь, а папа резко вскидывает взгляд.

Выражение его лица меняется быстро, и вскоре я смотрю на хмурого ученого. Он знает, как построен мир, но не понимает моих эмоций. Не потому что мужчина, а потому что ученые верят только тому, что могут объяснить логически. Он нашел самый логичный ответ на вопрос о том, почему я здесь. Но ошибся.

— Причина не в Алексее и разводе.

Причина в мужчине, который посеял зерна сомнений. Он с легкостью сделал то, что не могли самые близкие люди. Почему? Ответ в том, что он не пытался исправить меня. Он хотел меня такой, какой встретил, и дал то, что мне было нужно, без лишних слов. Дал себя.

— Платини не тронет тебя, — отец холодно встречает мой взгляд. — Можешь мне верить. Все это надуманные инсинуации вокруг борьбы за остров. Жаль его сына, конечно. Ситуация, видимо, вышла из-под контроля.

— Не надуманные, отец, — наклонившись над столом, я беру тарелку отца. Легко и привычно накладываю в нее еду, и продолжаю будничным тоном: — У меня были отношения, о которых ты, вероятно, уже наслышан. Скорее всего, сам Платини не погнушался их раскрыть.

— Погоди, — отец хватает мою руку, а заглядывая в глаза, тихо спрашивает: — Так значит, ты действительно была на месте убийства Поля?

— Была, — отвечаю, а положив тарелку перед отцом, сажусь обратно. — И я поеду на Коготь, отец. Если разрешишь, мне завтра понадобится твоя ласточка.

— Вера, что происходит? — отец насторожено хмурится. — То, что рассказал Вадим — правда? Он действительно подверг тебя опасности?

— Вадим Геннадьевич ни в чем не виноват, — отвечая, сжимаю вилку в руке. — Он не виноват в том, что я попала в такую ситуацию. Я сама решила проследить за Полем, и как видишь, ни чем хорошим это не закончилось.

Папа сжимает челюсти, на его лице появляется гнев, а в глазах сверкает что-то непривычное.

— Это недопустимо, — чеканит.

— Но это случилось.

— Вера, — он пытается надавить, но я осекаю его.

— Папа, — тихо, но с нажимом произношу. — Не вмешивайся в это. Платини не сможет ничего доказать. Нет никаких доказательств того, что мы были на месте убийства. Корейская сторона об этом позаботилась.

— Это я виноват. Не поедешь ты никуда. Еще не хватало…

— Поеду, — парирую, а отрезав кусок мяса, пробую божественный шашлык отца.

— Вера, это опасно. С тебя достаточно потрясений.

— Потрясение я устроила себе сама, папа. Нормальные люди воспринимают горе адекватно. Не заставляют переживать о себе, а наоборот цепляются за родных и близких, чтобы справиться, чтобы не причинять боль всем. Я же… Я сделала все неправильно.

Теперь я это понимаю. Возможно, поняла бы, и не встретив Сана. Гадать нет смысла, результат очевиден — мне до сих пор больно, я чувствую тень за спиной, но теперь знаю, что не должна демонстративно требовать утешения. Нельзя вести себя постоянно так, чтобы намеренно вызывать всеобщую жалость. Я не самая несчастная женщина, не самая побитая, и чего уж греха таить, — моя жизнь, несмотря на трагедию Алексея, далека от сложной.

Мне нужно поставить точку и двигаться дальше. К сожалению, без него.

Еще несколько дней, папа каждое утро встречает меня хмурым взглядом. Он пыхтит, злится, но молчит. Не возражает против моих решений. Хотя и без особого удовольствия, но молча, наблюдает. Через неделю, я принимаюсь переоборудовать кабинет матери в свой. Для этого еду в нашу с Алексеем квартиру. Не для того, чтобы забрать оттуда необходимые вещи, а чтобы забрать все вещи. Двушка на Русановке принадлежит ему, и единственно правильным решением будет забрать все свои вещи и покинуть дом, который когда-то был нашим.

Входя в квартиру, замираю на входе. Свекровь побывала и здесь. Я вижу это сразу. Документы Алексея исчезли, как и некоторая мебель и техника. Зайдя на кухню, не нахожу своей печки и еще нескольких приборов. Опустив голову, и с горькой улыбкой разочарования, хмыкаю. Не удивительно. Надеюсь, в мое белье она не залезла. Жаль будет не досчитать трусов, или пары носков.

Опустившись на стул у стола, провожу рукой по столешнице из грубого дерева. Я не знаю, из какой древесины она сделана, но хорошо знаю, что помнит этот стол. И что помню я…

За спиной слышится смех. Он звонкий, но звучит издалека. Я вхожу на кухню в свободном коротком халате. Длинные светлые волосы достают почти до поясницы. Алексей их любит настолько, что запрещает закалывать, когда мы дома. На моем лице вспухли губы от поцелуев. Они зудят, как и кожа у рта, которая раздражена из-за прикосновения жесткой щетины. Я встаю у холодильника, пытаясь не становиться на кафель босыми ногами. Он холодный, а за окном католическое рождество, и крупными хлопьями падает снег. Под халатом, конечно же, нет ничего, а на часах примерно три часа утра. Алексей получил увольнение на новогодние праздники, и приехал из Харькова. Мы решили не выходить из дому несколько дней. Нам это не нужно.