Берег тысячи зеркал (СИ)

Остановив машину, я разжимаю кулак, в котором зажат крестик. Мой у Сана. Если Женя его так и не нашел в моей квартире в Париже, значит, он мог остаться только в одном месте — в номере Кан Чжи Сана, в белых простынях, или на полу ванной. Возможно, в коридоре. Почему-то, я уверена, что он остался именно там. И эта уверенность пугает. А еще больше пугает мое спокойствие. Ощущение решимости и стремления все оставить позади. Но зачем? Почему я так страстно желаю образовать внутри абсолютный вакуум. Сделать там все пустым. Для чего?

Человек, который может заполнить эту пустоту больше не появится в моей жизни никогда. Тогда зачем?

С этой мыслью я вхожу в здание больницы, спокойно отвечаю на вопросы медперсонала, и так же нагло вру, что не смогла прийти раньше, потому что уезжаю. Меня пропускают, ведь помнят, как я буквально жила здесь — в этих стенах. Прохлада и тишина коридоров создают обманчивую иллюзию уюта. В таких местах его нет. В таких местах только боль и страдания. Такими они кажутся мне. Допускаю мысль, что для других, все может быть иначе.

У палаты нет никого, как и внутри я слышу только тишину и писк приборов. Он один. Медленно надавив на ручку, толкаю дверь, но внезапно останавливаюсь. Что я ему скажу? Как мне говорить с ним? Закрываю глаза, потому что снова болит, снова режет и печет от обиды. Рука сжимается в кулак, а дыхание вяжет горло. Воздух встает в нем, как камень, не позволяя сделать вдох. Какие оправдания я могу найти тому, что произошло?

Привет, Алексей. Понимаешь, тут такое дело. Твоя мать нас развела. В общем, я так понимаю, что ты был не против, потому с горя и от обиды, я переспала с другим. Ты должен меня понять. Мы ведь, вроде, и не женаты больше…

— Господи, — прислонившись лбом к двери, гулко делаю вдох.

Сердце колотится, как бешеное. Я боюсь войти, боюсь показаться ему на глаза, боюсь, что поймет все сразу. А он может? Даже этого я не знаю. Возможно, он и не узнает меня опять.

Собрав все силы, вхожу, и тут же натыкаюсь на взгляд обращенный к дверям. Тело прошивает яркий озноб, я дрожу, как в мороз, и не могу пошевелиться. Он смотрит осознанно? Это очевидно по тому, как Алексей осматривает мою фигуру с головы и до ног. Пристально ведет взглядом, а следом внезапно гулко выдыхает.

— Лешка, — шепчу сквозь слезы, но сделав шаг к нему, останавливаюсь.

Встаю и не двигаюсь, ведь он четко дает понять, чтобы я не подходила. Смотрит и медленно качает головой. Мир рушится на части опять. Он рассыпается на осколки, а я стою в них по косточку, ощущая, как боль прошивает все тело.

Он пришел в себя. И он не хочет меня видеть. Это конец. Его мать не соврала ни словом.

— Мне жаль, — холодно отвечаю, улавливая, как сухо звучит голос, но как явственно по щеке ползет проклятая слеза.

Наплевав на его просьбу не подходить, я приближаюсь, а он дышит все громче. Так резко и надрывно делает вдох и выдох, будто боится меня. Плавно наклоняюсь, и беру его руку в свою, приборы пищат, а сам Алексей не отводит взгляд от моего лица.

— Я принесла тебе кое-что. Вот, — раскрыв его ладонь, кладу в нее крестик. — Это должно остаться у тебя.

Когда его ладонь крепко сжимается вокруг моих пальцев и крестика, кажется, что пол уходит из-под ног. Крупная дрожь пробирает до кости, а я смотрю ему в глаза. Заглядываю в них таким взглядом, будто дрожат даже глазные яблоки. В таком я шоке, в таком ужасе от того, насколько крепко Алексей сдавливает мои пальцы. И как пусто внутри. Выходит, так действительно бывает.

— У… — он едва произносит хоть звук, а я уже проваливаюсь в ступор. — У… Уходи… — он говорит. Господи, он говорит? Но я не успеваю ощутить даже радость. Взгляд Алексея бьет наотмашь, а голос звучит, как свистящий приказ. — Уходи… прочь.

Он разжимает мои пальцы, его рука дрожит, приборы пищат, а взгляд Алексея убивает сталью, холодом и ненавистью. Он не смотрит, а кромсает на куски, режет заживо, убивает и разрушает, отталкивает и гонит. Я отшатываюсь, едва не падаю, а ноги не держат. Что-то душит, давит на грудную клетку и отталкивает.

— За что? — это все, что я могу едва прошептать. — Зачем ты это делаешь?

А надо ли спрашивать? Все в его глазах. Там, — на их дне, плещется ненависть и злость. Такая же, как и год назад. Но за ней… Где-то в глубине, я вижу взгляд некогда любимого мужчины. Мне бы уйти, но ноги приросли к полу, а по спине бежит холодная струйка пота. Она неприятно ползет вниз по коже, приносит новую волну озноба. Перед глазами не проносится ничего. Вранье это все — про память, про воспоминания в последнюю минуту, про сожаления. Я ощущаю вакуум. Свистящую пустоту, которая быстро заполняет каждую клетку тела.