Берег тысячи зеркал (СИ)

Я смотрю, как открываю холодильник. В реальности он пустой, но в воспоминаниях в нем лежит любимая еда мужа, несколько бутылок вина, вкуснейший морс, и продукты для новогоднего стола. Привычные консервированные горошки, кукуруза и три палки докторской колбасы. Повернув голову, смотрю на то, как на кухню входит Алексей. Он только что вышел из душа, его волосы влажные, а крепкая грудь не до конца высохла. На ней в свете ламп искрится влага. Он красив, и он мой. Так я думала тогда. Думала, что самая счастливая, самая желанная, и самая красивая. Он говорил мне об этом всегда, когда мы занимались сексом. Шептал на ухо жаркие слова, прижимал сильными руками к себе, заставлял гореть в его объятиях. Я гордилась, что на моего мужчину женщины смотрели с жадностью. Нравилось, что нам завидовали.

Я действительно утонула в любви, считая, что все должны видеть мое счастье. Это и заставило сломаться. Я слишком самонадеянно верила, что так будет всегда. Когда потеряла это — потеряла себя.

В подобных воспоминаниях, обхожу каждый угол квартиры. Всюду мерещится прошлое, но его в моем будущем нет. Я должна это понять.

Сложив в чемодан оставшиеся вещи, провожу рукой по одной из блузок.

— Вот и все, — тихо говорю, а закрыв чемодан, поднимаюсь. — Сегодня все закончится.

Опустив взгляд, раскрываю ладонь. В ней лежит крестик Леши. Он почти такой же, как мой. И я его потеряла. Потеряла вещь, которая принадлежала его бабушке. Родители свекра православные и верующие люди, из очень богатой и зажиточной семьи. Когда-то, в простонародье, таких называли куркулями и панами. Так и было. Крестики достались нам с Лешей от покойной Марии Назаровны. Она смогла передать их нам лично на свадьбе. К сожалению, через несколько лет, бабушка Алексея скончалась. Ей было девяносто два, но для меня молодость этой женщины таилась в ее мудрости.

Чтобы она сказала, узнав, что ее любимая невестка бросает ее внука? А ведь это я и делаю, когда открываю багажник папиной машины, и кладу туда всего один чемодан. Остальные сумки летят в мусорные баки. В них вещи, купленные с ним, белье, фотографии, сувениры, привезенные с отдыха. Я выбрасываю это не потому что хочу избавиться. Мне это нужно. Я хочу это все забыть, иначе никогда не оправлюсь.

Закрыв багажник, поворачиваюсь в сторону окон нашей квартиры. Взгляд падает на площадку, где играют дети, и гуляют соседки с ребятишками. Эта картина больше не вызывает зависти, я чувствую только пустоту. Ощущаю ее так явно, что желаю немедленно заполнить ее. "У меня есть дочь, Вера…" Голос Сана проносится рядом, подобно дуновению ветра. "Ей десять…" Прищурившись, осматриваю площадку, обращая взгляд к стайке девочек. Они вместе смотрят что-то на смартфоне своей подруги, и звонко смеются. Им примерно десять, может немного больше. Не знаю, но, кажется, его Ханна может быть похожа на этих малышек. Его дочь… которая может остаться одна, так же, как осталась я. Но разница в том, что тогда она станет сиротой. Чем он думает, когда рискует так же, как Алексей?

Новые мысли поражают. Весь вечер, перебирая книги и вещи матери в ее кабинете, я размышляю над тем, почему у нас с Алексеем так и не появились дети. До катастрофы, мы прожили четыре года в браке, но я так и не забеременела. Даже к доктору обращалась с вопросом, но все оказалось в порядке. Тогда почему? Возможно, все действительно предрешено за нас, и небо, будь оно проклято, знало, что собирается попытаться его убить?

Сидя на полу в окружении книг мамы, ее рукописей, эта мысль четко поселяется в голове, не дает обрести покой. Но не она виной, а то, что я не сделала сразу, когда приехала. А должна была.

Потому отбросив все бумаги, переодеваюсь, и смотрю на часы. Надеюсь, Надежды Викторовны нет в больнице. В любом случае не в десятом часу вечера. Накинув на плечи легкую спортивную ветровку, я сажусь в машину, а у выезда встречаю хмурого отца. Он стоит у ворот. Руки сложены на груди, он явно зол. Профессор Преображенский буравит отцовским строгим взглядом, и я понимаю почему.

Он боится, что столкнусь со свекровью.

Опускаю стекло и останавливаюсь рядом. Папа, вероятно, весь день провел на кафедре, потому что одет в костюм, и явно только вернулся домой.

— Куда ты собралась? — спрашивает, приподнимая бровь, а я, улыбаясь, лгу:

— К Лене.

— Вранье. Я же не слепой, Вера. Ты привезла из квартиры Леши скудный чемоданчик, перевернула кабинет матери, и уже неделю ведешь себя, как тень отца Гамлета. Загадочно тихо передвигаешься по дому, как призрак. Что происходит?

— Поговорим, когда я вернусь, — подмигнув папе, улыбаюсь и выезжаю со двора.

Он в недоумении. Я уверена в этом, ведь знаю отца. Прежде два года, все, что я делала — приезжала к нему и закрывалась в комнате, чтобы выспаться. Так я проводила свои "выходные" вне больницы. Я отказалась от услуг медсестры, ухаживала сперва за Лешей сама. Все делала своими руками, потому что верила — я и моя любовь поднимем его на ноги.

Не вышло…