Кахэрка скрестила руки на груди, ожидая. Жрецы отодвинули крышку, и Хатепер чуть подался вперёд. Внутри лежала искусно запелёнатая мумия. Захоронение было, насколько он мог судить, произведено недавно. Маска, сработанная из нескольких слоёв проклеенного льна, со всем тщанием передавала черты умершего – черты, показавшиеся Хатеперу отчего-то смутно знакомыми.
– Мы могли бы снять покровы… если потребуется, – бесстрастно сообщила Кахэрка. – Восстановить характер полученных ран, причину смерти… Тело многое способно рассказать знающему бальзамировщику – даже тело, уже подготовленное для вечности.
Хатепер невольно задержал взгляд на этой женщине, которую, казалось, ничто не беспокоило. «Неудивительно, что в народе вас побаиваются», – подумал он с мрачной иронией.
– Что ты хотела нам показать, мудрая?
– Вот эту надпись, мой господин, – Кахэрка указала на грудь мумии.
Там, где у умершего находилось сердце, крепилась деревянная табличка, на которой были начертаны символы последних напутствий. Хатепер поднялся, приблизился, чтобы посмотреть… и едва справился с собой, чтобы скрыть сильнейшее волнение, охватившее его.
«
Когда-то он сам обучал царевича искусству письма, сам ставил его руку. И потому то, что написано этой рукой, он узнал бы даже во сне.
Не удержавшись, Хатепер коснулся таблички, очертил знаки кончиками пальцев, не веря возможному чуду, не веря себе самому.
– Хэфер… – беззвучно выдохнул он и вскинул голову. – Я доложу Владыке, но и без слов его могу подтвердить, кто писал напутствия.
– Повелишь снять табличку, господин мой? – так же бесстрастно осведомилась Кахэрка.
– Не нужно. Владыка захочет увидеть всё… А этот рэмеи заслужил покой, как никто другой.
Псы бежали текучей волной вдоль берега бескрайней Реки, наполненной жизнью, памятью веков, глубинной Силой родной земли. Торжественное взлаивание звенело в колдовской тишине, которую обычно нарушал лишь плеск волн да шелест бумажного тростника. Серебро лунной ладьи щедро изливалось на заводи, украшало глянцевито блестевшие шкуры. Звёздный покров искрился отражениями в тёмных водах, в самоцветах пёсьих глаз.
Псица приостановилась, отстав от стаи, подошла к берегу. Манящая гладь казалась бесконечной, завораживала взор и разум. В глубине ей виделись текучие силуэты, отражения смутно знакомых городов, наслаивавшиеся друг на друга. Что было на другом берегу, она не могла разглядеть, как ни старалась, но очертания проступали для неё всё явственнее.
Псица склонилась ближе, чтобы испить воды, и увидела своё отражение – лицо женщины с берилловыми глазами, с волосами цвета священного электрума, заплетёнными вокруг рогов в сложную причёску.
Воды Перерождения звали её.
Глава 18
Когда Секенэф шёл к цели, его не могли остановить сами Боги. Хатеперу это тем более было не под силу. Он мог только оставаться рядом, предостерегать, но уже ни в коей мере не влиять на происходящее.
Император не выразил никаких эмоций, когда ему показали саркофаг Сенахта и табличку. И только Хатепер знал, как перевернулось сердце Владыки, особенно после давешнего видения. Чуть склонившись над мумией, Секенэф бесстрастно провёл ладонью над лицом и сердцем умершего и прошептал что-то, а потом отдал два коротких распоряжения – тайно перенести останки в незаконченную гробницу царевича и заказать у мастеров саркофаг из дорогого гранита. В том, что имя Сенахта будет высечено рядом с именем Хэфера на одной из стен, Хатепер не сомневался. Однажды, возможно, родители телохранителя узнают правду. Пока же они томились в неведении, но под защитой императорских осведомителей, отобранных лично Великим Управителем.
В Обитель Секенэф и Хатепер отбыли тайно, в сопровождении только двоих Ануират, через портальное святилище храма Ваэссира, и Хенемсу с доверенными жрецами сам проводил для них ритуал перехода, как до этого – для дипломата. Таэху были готовы. В Обители Джети известили сразу же, и вскоре он уже лично приветствовал Императора. К радости Хатепера, Секенэф держался в рамках вельможной учтивости и не сказал ни слова, не дал ни намёка, который мог бы бросить тень на отношения между двумя древнейшими родами Таур-Дуат.
Но когда все они оказались в кабинете Верховного Жреца для личной беседы, первым что произнёс Владыка, было:
– Вы подвели меня.