Берег Живых. Выбор богов. Книга первая

Отец посмотрел на него, и ритуальная тишина его сознания наполнилась пониманием. Всё стало легко и естественно, как дыхание: шелестящий серебристый звон систров в их руках, очищающий пространство и мысли, переплетение голосов в воззвании. Память отчётливо ожила в Хэфере – память о том, как отец сам обучал его когда-то, как они проводили ритуалы в святилище Ваэссира вместе. Каждый шаг, каждый жест были знакомы ему, и их мысли и намерения соединялись в едином гармоничном переплетении.

Вспыхнули жаровни, и дым благовоний потёк над алтарём, пересекая зримое пространство, восходя выше, сливаясь с животворным солнечным светом. Подношения пищи и питья были совершены как подобает – с соответствующими ритуальными формулами, древними, как Закон их земли.

Присутствие предка стало более ярким, чем даже свет ладьи Амна, более сладостным, чем аромат благовоний, от которых расслаивалось сознание. И впервые за долгое время Хэфер вдруг ощутил всем собой, что всё будет хорошо. Его ждали, ему были рады, и отчаянная мечта его сердца могла быть исполнена. Всепоглощающая любовь захлестнула его тёплой волной – принятие Божества было полным и абсолютным, и он был частью этой сияющей Силы, отозвавшейся, чтобы явить чудо.

Император подал знак, и Хэфер опустился на колени у изголовья ложа Тэры, охватил ладонями её голову, чувствуя, как Сила, бежавшая по его венам, вливается в неё.

Последующий этап ритуала был знаком ему лишь по скупым описаниям в свитках, не содержащих это знание целиком. Никогда царевич не был такому свидетелем. Но его сердце и его разум пребывали в совершенном спокойствии. Сейчас Хэфер был чем-то намного большим, чем он сам.

Секенэф запел иные заклинания, используя наречие более архаичное, чем в самих воззваниях. Слова ложились тайным узором, отражая то, что стояло за ними, выстраиваясь в совершенном порядке и идеальном ритме, менявшем саму ткань реальности. Формулы сопровождались жестами, походившими на те, что использовали целители, когда усиливали энергетические центры тела.

После Император взял с алтаря наполненную водой чашу, провёл над ней ладонью, и вода потемнела, став алой, как кровь, как волны Великой Реки в момент разлива, несущие плодородный ил.

Император поднял свой хопеш и, встретившись взглядом с Хэфером, кивнул, безмолвно сообщая: «Верь мне».

Хэфер не мог не верить. Он был частью Ваэссира, он был един с намерением своего отца.

Клинок, зачарованный кровью врагов, закалённый в горниле войны, рассёк руку Императора. Не алая, но сверкающая солнечным золотом – так ясно для их изменившегося жреческого зрения – кровь Владыки полилась в чашу. По молчаливому велению отца Хэфер повторил этот жест уже своим клинком. Боли не было. Солнечная кровь просто покинула плен его тела, сливаясь с паводковыми водами[15] в чаше. Его жизнь, его любовь, всё, что он хотел и рад был отдать.

И когда хопеш Императора был занесён над его жрицей – он не испугался, не усомнился ни на миг…

Безвременье

Многоликое присутствие Стража Порога заполнило собой всё. Не было страха – лишь осознание и предвкушение.

Воды Перерождения пели свою песнь о смене эпох, о тысяче тысяч жизней, составлявших мир на всех планах бытия. Эта песнь завораживала, звала, оживляла память о воплощениях былых и грядущих, составляя её существо в единое гармоничное целое. То, чем она была. То, что являла сейчас. То, чем могла стать, сообразно своему выбору. В танце эпох не было места сожалению – лишь вечность и бесконечность пути.

Вечность и бесконечность…

Она оставляла хрупкость своей формы, оставляла нити, позволявшие ей ткать узор событий вместе с другими живущими.

Что на небе, то и на земле, что на земле, то и на небе.

То, чем ей предстояло стать, будет ткать иные нити. А сейчас она возвращала свою часть власти над земными событиями Водам Перерождения…

Но мягкий сумрак Западного Берега не успел принять её, рассечённый животворным сиянием. Страж Порога, ждавший её, не препятствовал ей услышать иной Зов.

Она вспомнила, что значит иметь взор, и увидела ослепительный рассвет.

Она вспомнила, что значит иметь слух, и услышала клич сокола в сияющей чистоте полузабытых небес.

Рассвет принял непостижимую форму, которую сейчас она могла осознать и ощутить, – форму, которую не под силу было передать даже искуснейшим мастерам, кроме как символически. Если бы жизнь земли, жизнь народа, которому она принадлежала своей душой, могла бы вдруг обрести воплощение, – оно было бы таким.

Ослепительным рассветом, крылатым солнечным диском, поющими токами жизни.

Вернись к нам… И будь рождена снова…

Этот приказ был сильнее зова Вод Перерождения – или, напротив, един с ними? Всё, что составляло её суть, потянулось навстречу рассвету, раскрываясь с новой силой, в новом совершенном и гармоничном звучании.

Преодолевая смерть, живи моей жизнью…

Рассвет слил её с собой, даруя новое дыхание, новое биение сердца.

А потом она вспомнила, что значит иметь тело… и пришла боль.

Но боль означала жизнь.