Берег Живых. Выбор богов. Книга первая

После они вернулись в центральную часть храма, прошли по обветшалым помещениям внутрь и куда-то вниз. Здесь фрески с изображениями Западного Берега были обновлены свежими красками. Перед статуями Ануи, казалось, ещё недавно стояли вино и пища и курились благовония. Аромат их словно застыл в воздухе, впитался в камень. Лица и звериные морды на фресках сохраняли умиротворение, как когда-то их изобразила рука древнего художника.

Они вошли в святая святых – залы подготовки. Здесь рельефы содержали священные тексты с описаниями искусства сохранения тел для вечности. Они прошли зал омовений и оказались в зале с бассейнами, наполненными каменной солью и благовониями. Мастерские бальзамировщиков были покинуты, но ещё недавно они действовали – Хархаф знал наверняка, потому что он и его друг распоряжались бережным переносом останков солдат, которые после были направлены в Кассар для завершения погребения.

И снова Кахэрка провела ладонями по стенам, по краям бассейнов, внимательно осмотрела столы бальзамировщиков, инструменты. Псы двигались за ней след в след, когда она обходила залы, всматриваясь в священные лики. Хархаф пытался чувствовать в унисон с ней, знал, что сейчас происходило и решалось нечто очень важное…

Кахэрка села у одной из статуй Ануи прямо на каменные плиты, и оба пса легли рядом с ней. Поглаживая их, она долго молчала, и бальзамировщик не вмешивался в ход её мыслей.

– Я не чувствую здесь скверны, – глухо сказала жрица наконец. – Это древнее место, и оно нам не радо, зная, с чем мы пришли сюда… Но оно не осквернено.

– Что же нам делать? – чуть слышно спросил Хархаф, встречая взгляд её похожих на тёмные драгоценные камни глаз.

– Я пришла сюда, чтобы исполнить волю Владыки, да будет он вечно жив, здоров и благополучен, и волю мудрейшего Минкерру. Мне отрадно от того, что этот храм я должна лишь запечатать от всех, чтобы никогда больше здесь не возносились молитвы… запечатать, а не разрушить, не рассечь живые потоки, текущие здесь несмотря ни на что. Но сердце моё пребывает в великой печали, что мне не дано оживить его…

Псица тихо заскулила; пёс положил морду на колени жрицы. Кахэрка вздохнула и опустила голову.

– Оставь меня ненадолго, брат, – попросила она. – Мне нужно вознести молитвы в одиночестве. После покажешь мне их жилища…

– Как тебе угодно, мудрая, – с поклоном проговорил Хархаф и удалился.

Жилища они давно уже обыскали. Маленькая община тщательно готовила свой отход, и среди оставленных вещей не нашлось ничего, что могло бы помочь в поисках или навело бы на какие-то догадки. Возможно, Кахэрка увидит или почует что-то, но бальзамировщик, изучивший здесь всё вдоль и поперёк, не обнаружил ничего полезного.

Через некоторое время жрица покинула покои подготовки. Лицо её было всё таким же спокойным, бесстрастным. Они обошли жилища, и безошибочно Кахэрка указала покои Верховного Жреца, а также ещё одной могущественной бальзамировщицы, чья связь со Стражем Порога была необычайно крепка, возможно – той, кого знали под именем Лират, наставницы мятежника Перкау. Ещё в одних покоях жрица задержалась. Псы обходили их взволнованно и, казалось, радостно – так радостно им было только в покоях той, кого сочли жрицей Лират. Но здесь Кахэрка уже не высказывала предположений, кому могла принадлежать комната.

Когда они вышли в сады, о которых ныне было некому заботиться, жрица промолвила:

– Ночью мы пойдём в некрополи. Стражи пропустят нас, коли сохраним должное почтение.

– Мы искали в некрополях… но так и не нашли их, – осторожно заметил Хархаф. – Ни следа.

Тень улыбки коснулась губ Кахэрки, но жрица промолчала.

Псы степенно вышагивали рядом с жрицей по одной из дорожек, вымощенных плитами такими древними, что они уже давно пошли трещинами. Ветер гулял между прямоугольными мастабами из кирпича или тёсаного камня и небольшими святилищами с трёхчетвертными[9], на старый манер, колоннами. Стены построек понемногу крошились, столетиями по песчинке разрушаемые временем. Некоторые были почти полностью уничтожены во время войн и лишь частично восстановлены заботливыми руками жрецов – тех самых жрецов, которых теперь преследовали Хархаф и Кахэрка. От этой мысли бальзамировщику сделалось немного не по себе, но он помнил: преступление против золотой крови божественного Ваэссира, хранителя Закона Таур-Дуат, не могло быть прощено. И Боги понимали это. Владыка и Первый из бальзамировщиков и без того проявили невероятное милосердие.