Берега дождя: Современная поэзия латышей

тут мы из гранитных карьеров, где крошки – бери, сколько хочешь
или же так – сколько положит Румцайс. На северных склонах
еще снег: здесь начинаются чудесные птичьи перелеты
(вот и ночью, когда в карауле: вдруг красные угольки из
черного бункера локомотива, но нет тех янтарных
груш, что прошлой осенью

с полными кузовами домой мы ехали, да) брод сохранился

и странно: весну сменила зима, обложила озера
хрупким богемским стеклом, под которым рыбы – колами глуши,
накидывай петли
и юные кряквы по зеркальному льду туда-сюда, как в Венеции

потом поседели вязы, буки вмерзли в апрельскую грязь

на платане (так далеко?) гномик грызет морковку
откуда же, черт возьми, столько проклятой крошки!
вороньи стаи окрест на языке попугаев, и пестрой сойки комок
трассирующий

в помещении дежурной смены несу караульную службу

а местечко живет: чужие омнибусы, «Таежный блюз»
Марты Кубышевой и на ветру пеленки
какая-то парочка, нежно воркуя, медленно двинулась к нам – подошли
и начали обниматься, короткая юбочка сразу полезла кверху

так надо. Ты можешь всю землю глазами вспахать, засеять

участвовать в праздниках хмеля, печатать коробки к спидометрам «Татр»
в бинокль наблюдать эротику, шмыгать носом. Так надо. Те двое
старались, чтоб все было видно, еще, кажется, Румцайс подсвечивал

и палец на предохранителе, и древние тексты вспомнились

десять шагов, а ближе не смели не пяди. Озера
в них били живые ключи, и юные кряквы
сверкали, переливаясь, как боулинг-аппараты. Эффект сетчатки

* * *