Берега дождя: Современная поэзия латышей

Проснувшись, с трудом выбираемся из дому, там
под сенью деревьев в цвету, а деревья в цвету
творят нас бесплотными – так расцветает рассвет
расцвечивать наново нас подобающе дню
и окнами ветра речного встречь рас-творяя
беспечных нас, будто решивших – Да будет! —
способных внезапно бледнеть, будто воды, которым
в мгновение ока открылись их сила и свет, там
нам на заре ободряюще глухо гудят
холмы вдалеке и звенят вопрошающе звонко
полушки в ладонях – чин-чин. Паучок по
утру и баба с пустыми ведерками значат лишь
то, что проснулся паук и какой-то бабенке воды
захотелось – лишь то и едва ли еще что, как будто
беспечно решили – Да будет! – готовы ко всем
обычным подвигам, обыкновенным свершеньям,
обыденным речам и страстям, следя за тем,
как ливень грядет смыть след, не забудь —
будто воды, которым в мгновение ока
открылись их сила и свет.
Свят грядущий.
Свят.

Рассказ

об одном человеке, который заплакал при виде новорожденного ягненка. А жизнь не щадила как будто: война громыхала, гнула, ломала и тут, под носом, и там, на позадках, такая вот музыка для пацана, такие вот шманцы, смердящие жареным, и на усах не мед-пиво, на усах блевотина страха, и пора, подобру-поздорову, по миру и по миру, гол, как сокол, а сам уж не мальчик, но – кому ты здесь нужен, и трудно, уходит жена, друзья кто куда, своего угла йок, но терпишь, цепляешься за одно то, что жить-то ведь хочется, к вечеру так навкалываешься, что хрен уснешь, больно, однако боль все тупее, зажмешь ее, зажмешься и терпишь, пахнет жареным все еще, на усах не мед-пиво, на усах чужого пира похмелье солоно, а чужбина горька, да и сам зачерствел, словно струп, но однажды
утром ягненок припадет к матери,
сядешь рядом на солому и плачешь —
признателен, кроток и счастлив.

Трава