Этими качествами Луи-Матюрен не отличался, его отец – тоже. Милые, добросердечные, меланхоличные Бюссоны из Сарта не обладали такой внутренней силой. Эти качества Кики унаследовал по женской линии, от женщины, лишенной нравственных устоев, чести и добродетели, от женщины, которая уже в пятнадцать лет твердо знала, чего хочет от жизни, и, несмотря на низость своего происхождения и воспитания, попирая сантименты и хорошие манеры своими прелестными ножками, добилась всего играючи – и потирая пальчиком нос.
8
Вероятно, Бюссоны до бесконечности продолжали бы жить той же беззаботной жизнью, если бы осенью 1838 года португальского посланника не отозвали обратно в Лиссабон. Судя по всему, дома он в этот момент оказался нужнее, чем в Бельгии. Было ли это действительно так, или речь шла о некоем дипломатическом маневре, выяснить уже невозможно; да и в любом случае на судьбах Бюссонов это никак бы не отразилось. Их присутствие в покоях посланника более не требовалось. Ни герцог, ни герцогиня не предложили Бюссонам сопровождать их в Португалию.
Луиза, как гувернантка маленьких Палмелла, разумеется, поехала обратно в Лиссабон. Не исключено, что Луи-Матюрен слишком уж ревностно исполнял свою роль придворного изобретателя посланника – или как там называлась его официальная должность. В жизни любого мецената наступает момент, когда меценатство из удовольствия превращается в тягость. Поначалу, надо думать, очень забавно выслушивать рассуждения о полетах на Луну, или о превращении песка в золото, или о производстве бриллиантов из бутылочного стекла – особенно если соответствующие процессы живо и убедительно описывает голубоглазый мечтатель с огненными кудрями, который, помимо прочего, прекрасно поет для гостей после ужина; однако если этому мечтателю постоянно приходится ссужать деньги без всякой надежды на то, что ракета все-таки будет построена, а в мешках с песком окажется что-то, кроме песка, а битые бутылки примут хоть отдаленное сходство с бриллиантами, – забавная сторона дела отходит на второй план.
Мадемуазель Бюссон, как известно, особа столь высоких душевных качеств, что никому и в голову не придет задеть ее чувства, однако если бы брат ее действительно был тем гением, которым она его выставляла, он бы уже достиг хоть каких-то успехов. Артистическим темпераментом слишком часто прикрывают разгильдяйство. Поэт, постоянно дожидающийся вдохновения, никогда не напишет ни строчки. Художнику, винящему стихии в пустоте своего холста, впору выращивать картофель: пользы будет уж всяко больше.
Видимо, герцога Палмелла несколько утомил неукротимый нрав Луи-Матюрена. Герцог считал, что изобретатель сродни фокуснику: взмахнул волшебной палочкой – и готово. А если у месье Бюссона нет волшебной палочки, то нет и ни малейшего права называться изобретателем, и пусть он отправляется со своими мешками песка куда-нибудь в другое место. Не будет ему в Португалии никакой лаборатории. Изобретатель и его патрон расстались с соблюдением внешних приличий: никто не высказывал никаких обид. Герцогиня обняла своего маленького крестника и наказала ему вести себя хорошо; произошел обмен благопожеланиями; невестка и золовка обнялись со слезами на глазах, после чего Бюссоны и Палмелла пошли каждый своей дорогой.
Оставаться в Бельгии не имело никакого смысла, и тут Луи-Матюрену вдруг пришло в голову, что среди тех немногих людей, которым он еще не успел сесть на голову, – его старший брат Роберт, единственный из всей семьи, кто не вернулся во Францию и осел в Лондоне. У него в Сити свое дело, он холост, – конечно же, он рад будет видеть брата, его жену и сыновей. Итак, Бюссоны отправились в Лондон.
Трудно сказать, обрадовался Роберт их приезду или нет; он был человеком странным, склонным к мрачности и меланхолии, сполна унаследовав эти фамильные черты Бюссонов: жизнь свою ему суждено было закончить в лечебнице для умалишенных. Однако, когда в Лондоне появился его брат, он, по всей видимости, пребывал в сносном настроении, потому что выделил тому содержание – понятное дело, не слишком щедрое, он отнюдь не был богачом, но достаточное, чтобы первого взноса Луи-Матюрену хватило на год безбедной жизни. Бюссоны поселились в Марилебоне – в доме номер 1 по Девоншир-террас, и здесь в 1839 году родился их последний ребенок, девочка, – Изабелла.
Как ни удивительно, появление третьего ребенка не вызвало у Эллен внутреннего протеста. Оба они с Луи радовались рождению дочери. Она останется с родителями, когда мальчики покинут родной дом. Да к тому же такая красавица, с золотистыми кудряшками: у Луизы, по словам ее брата, в детстве были точь-в-точь такие же, и Эллен уже предвкушала, как станет наряжать дочь, как все ею будут восхищаться.
Единственным из детей, к кому она испытывала неприязнь, был несчастный Джиги, и он неосознанно отвечал матери тем же: не слушался, шумел, когда ей хотелось отдохнуть, – словом, без конца учинял мелкие детские провинности, которые так раздражают родителей, особенно тех, которые по своей природе склонны к раздражительности.