Берега. Роман о семействе Дюморье

Кроме того, он сдружился с некоторыми соседями-фермерами; август и сентябрь в Девоншире – особенно приятные месяцы, и по выходным устраивались вылазки в разные живописные места в компании хорошеньких сестер фермеров, по дороге в огромном количестве поглощались сливовые пироги и сидр, все пели хором, болтали, смеялись и возвращались домой при свете луны.

Неудивительно, что время летело как на крыльях, а Ки ки писал домой длинные письма, полные восторгов по поводу сельской жизни.

Повезло ему и в том, что его назначили надзирать за шахтой, в которой не было никакого золота, и теперь он мечтал только об одном – чтобы этот период его жизни продлился вечно. Он добросовестно доложил совету директоров об отсутствии месторождений золота в Северном Молтоне, на что ему ответили, что он, скорее всего, ошибается, они готовы и дальше платить ему по полторы гинеи в день, пока золото не обнаружится. Трудно даже представить себе более любезных работодателей.

Кики решил не отказываться, раз удача сама идет в руки: по утрам он занимался перегонкой ртути, а по вечерам распевал тирольские песни под осенней луной. В записной книжке было черно от портретов горняков, обожженных солнцем чернорабочих и улыбчивых девушек с цыганскими чертами лица. Он бы, возможно, так и остался жить среди них, в конце концов женился бы на самой красивой и осел в Девоне, да вот только акционеры шахты «Виктория», на интересы которых давно махнули рукой, написали в совет директоров гневное письмо и потребовали срочно созвать общее собрание.

Пришлось Кики распрощаться с сельской жизнью. Расцеловав на прощание сестер фермеров и пожав руки горнякам-работягам, он вернулся в Лондон, где явился на общее собрание и разъярил совет директоров своим откровенным заявлением, что никакого золота в шахте нет.

История умалчивает, пошла ли шахта «Виктория» прахом и лишились ли акционеры своих денег. Кики с этого момента не имел к ней больше никакого отношения, он вернулся в дом номер 44 по Уортон-стрит, не став после первого опыта самостоятельной жизни ни печальнее, ни мудрее, сильно загоревший, слегка поправившийся на девонширских сливках, а кроме того – куда более жизнерадостный, чем был все последнее время.

Домашних он нашел в добром здравии: Луи-Матюрен был бодр, Эллен спала лучше обычного (ее уже много лет мучила бессонница), а Изабелла выглядела очаровательно и старательно занималась музыкой. Новости о Джиги, как всегда, поступали безрадостные. Луиза, с многочисленными изъявлениями соболезнования, переслала письмо от его полковника. Юноша с утра до ночи устраивает всевозможные розыгрыши и ни к чему не относится серьез но. Если так пойдет и дальше, о повышении в чине он может забыть. Луиза не упомянула о том, что Джиги постоянно в долгах и в каждом его письме к ней содержится просьба прислать денег. Да, письма от него приходили очень забавные, с милыми историями о его сослуживцах, и она даже порой поплакивала над ними – так они напоминали те письма, которые писал ей в юности Луи-Матюрен; а вот когда с почтой приносили доклады о его «успехах» по службе или счета от кредиторов, которые он запамятовал оплатить, ей оставалось только качать головой.

Она послала ему пятьсот франков, вложив их в книгу религиозного содержания; вместо того чтобы расплатиться по счетам, он устроил пирушку для друзей, и они допьяна напились vin du pays[55]. Бедняга Джиги был неисправим…

Получив письмо от полковника, Эллен на многих страницах излила сыну свои упреки, не присовокупив ни одного ободряющего слова, – в итоге Джиги разорвал письмо пополам, станцевал на нем канкан, а потом обернул голову мокрым полотенцем и сел сочинять послание тетке.

«Стоит ли говорить, – писал он, – как я бесконечно признателен и благодарен тебе за твою неизмеримую доброту и неоценимую помощь в последние годы; ко мне, недостойному, ты неизменно относилась лучше самой любящей матери. Могу сказать только одно: сколько бы я ни прожил, я никогда не забуду ни тебя, ни твою бескорыстную дружбу; среди многочисленных испытаний, которыми так богата моя профессия, отрадно сознавать, что среди моей родни есть хотя бы один добрый, любящий человек, который постоянно обо мне думает.