Берега светлых людей

— Два их корабля у Кантеля в море — можно будет спросить у него, — обрадовался участию в перекличке Инегельд и начал шептать дальше склонившимся к нему двум гвардейцам.

Наконец секретные консультации заморских гостей стихли. Персы, пафлогонцы, арамейцы, ионийцы ещё раз напомнили о своём ущербе, но, будто бы проявляя благородство, согласились навек забыть потери, обиды, великодушно не выдвигали претензий к горожанам. За это скифская сторона должна была поспособствовать возвращению и восполнению капитала. Выбор предлагался такой: или разорить Херсонес, или в устье реки Альбы набрать-наловить рабов из племени варзии. Племя то смиренное, ни под чьей защитой не находящееся. А после отрядить на время купцам пятнадцать самых больших готских кораблей для доставки невольников хотя бы в Синопу или Амисос — там купцы надеялись покрыть убыль от разбоя. Кроме того, готы должны были вернуть два неправедно удерживаемых судна.

— А голову я не должен склонить перед ними за их ущерб? — язвенно скрипнул Сарос и сверкнул полными бескрайней усмешки очами.

Вертфаст не мог допустить, чтобы сказанное дошло до ушей торговых гостей. Находясь меж двух огней, он пытался потушить эти огни для пользы всем. Вертфаст, пользуясь предоставленной ему, как хозяину, властью, громко обрывал разговоры, заявления, шепотки, претензии.

— Не можем мы уподобиться подплывшему к берегу дельфину и увидевшей его лошади. Все высказывания понятны, каждой стороне стоит оценить и противную позицию, — русс ещё повысил голос, — тогда лишь возможно согласие. Город — всем родной отец и кормилец. Я и Спор проведём переговоры с вами и вами по отдельности, дабы исключить взаимно неприемлемые места. Не думаю, что задержка будет долгой. Идущий в гору да не поспешит; нырнувший в воду пусть не мешкает в пучине; искатель смысла да пребудет в терпении!

Вертфаст со Спором встали, дождавшись перевода, и начали тихо убеждать противников. Спор склонялся и под руки помогал подниматься купцам. Вертфаст прямо подошёл к Саросу и заговорил сразу о главном:

— Прокорм вашего войска город берёт на себя. Для передних людей из готского братства будут предоставлены дополнительные услуги. Всё это до той поры, пока не образуется выгодное продолжение сложившейся сущности.

— Так мы о чём договорились, человек? — Хорошо, что слова Сароса уже не слышали смугляки, покинувшие шатёр. — Мои бойцы хотят в город, а в городе на торге желают брать вещи. С них требуют монеты — у нас их почти нет. Город обманывает и смеётся! Палёные чухи здесь — и то готовы зубы скалить!.. Зачем они вам?

— Исстари было так! — резко ответил Вертфаст.

— Войско в город не пойдёт, — сказал Сарос. — За свой постой мы заплатим ратным умением. Но после четырёх условий, которые вы безоговорочно выполните.

Вертфаст от недобрых предчувствий побледнел и устало уселся напротив переводившего слова вождя Карла.

— Ваша беда, смелый муж, что у вас есть то, что нам требуется обязательно, — будто бы извинился наперёд Сарос; Вертфаст смотрел на склонённую голову конунга, слушая чёткие и звонкие слова Карла. — Воинство моё уже давно не едало досыта — сегодня тот день, когда оно должно утолить и голод, и холод!

Неподалёку от шатра послышались громкие голоса южан. Шум походил на ругань. Сарос быстро встал и вышел наружу. Купцы мигом осеклись и отступили от Спора. Некоторые, поднимая ладони вверх, бурчали и уходили. Гот их не держал, только одаривал взором всё прознавшего о проступке детей отца. Оскорблённые таким поведением варвара, остальные купцы уходить не спешили. Собрались вместе и фыркали на Спора, словно в чём-то его обличая.

Сарос, сопя застуженным носом, разглядывал лица и одёжи. Обошёл своим вниманием разве что красивого перса. Остановив взгляд на двух его искривлённых кинжалах роскошной работы, спросил:

— Будешь драться со мной? — И вытащил свой охотничий финский нож с выщербленным в каком-то бою лезвием и золотым перекрестьем-змейкой над рукоятью.

Толмач, держась на почтительной дистанции от сошедшихся единоборцев, перевёл.

— Если ты победишь, что, будешь более сытым, твой дом станет теплей, а твоя женщина нарядится и спляшет для тебя так, как ни для кого боле не плясала? — Перс, наслаждаясь сиюминутной инициативой, останавливаться и не думал. — Да у тебя и дома нет! А для услады тебе достанет куска сырого мяса и самки грязного зверя!

Переводчик исправно всё перевёл, кроме последнего — испугался. Услышанное отдалённо напоминало Саросу речи близких, наперёд прощённых друзей, и конунг удивлённо, с налётом горести, ответил:

— Да, дома у меня сейчас нет. А ты, такой дерзкий, наверно, желаешь, чтоб я выгнал тебя из твоего?

— Нет, я желаю, чтобы ты построил свой дом!

— Мы не держим рабов, которых ты ловишь на нашей стороне моря и заставляешь работать на себя, строить дома, которыми ты, чуха, гордишься! — выступил с греческой речью из-за спины конунга Карл.

— Я не свинья! Посмотрите на меня — я чист! — лицо перса плохо скрывало ненависть.