Берегиня Чёрной Поляны

За стенкой послышалась возня. Базиль метнулся к двери. Не хватало, чтобы датчанин его застукал тишком шарящим в его доме. Дверь снова открылась тихо и выскользнув наружу кот вздохнул с облегчением. Почти бегом он проскочил по дорожке мимо мемориальной таблички, восхваляющей мецената Симбирского. Краем глаза заметил неясную тень, мелькнувшую под ней, но задерживаться не стал, и без того столько времени зря потратил на этот сруб. Его дело мельницу стеречь, а тут пусть сам герр Келли за порядком следит. Егор Гаврилович, вообще всем велел в оба глаза глядеть и о каждой «ерунде» докладывать. Вон и ещё один дозорный не спит. Трезор сидел возле огромной будки у второго сарая. Чуть левее от того, где устроил свою засеку Базиль. Должно быть пса тоже разбудил блуждающий в ночи датчанин. Алабай повернул к Базилю чёрный нос втянул морозный воздух и глухо зарычал.

– Свои, свои. Тихо, ты, – прошептал Кот и сделал отводящий глаза знак в сторону пса.

Трезор поворчал ещё немного, но лаять не стал, залез в будку и шумно вздохнул. Вокруг собачьей миски были рассыпаны крошки сухого корма. Здесь у Трезора было много поклонников и хоть Егор Гаврилович и не велел, алабая прикармливать, каждый день пёс тайком лакомился из чужих рук. Гостинцы носили разные. И косточки сахарные, и колбаску, и сухой корм он принимал благосклонно, причём не только от людей, но и от духов. Берегини ему каждый день объедки из гостевого дома носили. Там в подвале обустроились два длинноносых Киллмулиса и Кабутерман-Некки. Хранитель покачал головой, глядя на отсветы чужой магии на собачьей миске.

– И зачем такой сторож нужен? – буркнул он побрёл дальше.

Мороз всё крепчал, и Базиль решил не возвращаться к сараю, на котором сидел в засаде. Он обошёл его по кругу, заглянул в окно будущей мельницы. Внутри она разделялась на две части: жилую и помольную. Мукомольня разделена на два пролета мощными деревянными колоннами. Междуэтажные перекрытия помольной соединяет крепкая лестница. Через другое окно Хранитель разглядел кухню. Скоро здесь сложат печь и мельничные духи переберутся сюда, начнут колдовать над установкой механизмов.

– Кстати, о механизмах, – Хранитель развернулся и зашагал к гостевому дому. – Надо бы найти бумагу и карандаш. До утра забуду, что там у Келли нарисовано и начиркано было.

Дверь в цокольный этаж не запирали. Кот не стал включать лампу. Витражи пропускали внутрь свет фонарей, их узоры причудливо растекались по полу, столам и шкафам. Днём здесь грелись и обедали артельные, тут же они и переодевались в рабочую робу. В изысканном декоре интерьеров их ватники, штаны и рукавицы были чужеродны, они напоминали нелепых чудовищ, захвативших волшебный дворец. Рабочие старались не сорить и не ходили дальше первых двух комнат, но всё равно Базиля раздражало это соседство. Гостившие в подвале духи, тоже не нравились ему. Слишком много чужих стало в его вотчине. Просто проходной двор какой-то.

В комнатах было довольно тепло. Днём здесь топили, да и у водяных были видно какие-то свои способы обогреть дом. Базиль точно знал, что вода в подвале совсем не такая как в речке. Он трогал её и даже просил деда Артемия градусником померить температуру, но тот отказался. Было ясно, что и ему известно об этой странности.

На одном из столов Кот нашёл карандаш и тетрадку. Сев поближе к окну, он принялся старательно по клеточкам воспроизводить рисунок. Схема получалась корявой, и совсем не такой подробной, как у Якуба Келли, но он всё же изобразил на ней точки, что отметил датчанин. Полюбовавшись своим художеством, Базиль вырвал листок и засунул к себе в кошель. Пальцы снова наткнулись на клубок из травяных наузов.

– Где ж, ты Майя, – вздохнул Кот, и сердце опять защемило в его груди. Вроде и вернулись домой берегини, а прежней дружбы меж ними не стало, и тоска с новой силой вгрызалась в Базиля.

Он вытащил из кошеля всё содержимое, разложил на столе и принялся выпутывать из плетёного пояска свои инструменты. Бережно перебирая наузы, парень словно девичьи косы пальцами ласкал. Взгляд его стал мечтательным, лоб разгладился и любому, кто его в этот миг вдруг увидел стало бы ясно, что, в сущности, он ещё молод. А ещё этот невольный свидетель бы под любой присягой смог бы смело сказать, что Хранитель влюблён. Так влюблён, что не видит и не слышит ничего, когда думает о любимой.

Реальность

Его дедушка первым заметил. Приехал ни свет, ни заря, словно чувствовал. Я уже не спал, и когда Егор Гаврилович повёл Карлушу к перевязи, принялся будить деда Артемия. Старшина артельщиков вставать не хотел и на мои настойчивые «мяу» не реагировал. Так что Егор Гаврилович один на утренний обход пошёл, я за ним из окна сторожки следил.