Берегиня (СИ)

«Наверное, что-то с Тимохой» – тревожно подумала Ксюша. Ульяна с недавних пор не поднималась из Котла: живот сильно большой; не сегодня, так завтра рожать.

– Вы что тут? – подошла и спросила Ксюша.

– Да ничего, Ксюш, ничего, – махнула Ульяна, а сама вытерла нос, громко шмыгнула, и прижала Лёлю под бок.

– А чего ревёте?

– Да так, да так… – не хотела признаваться Ульяна. Ксюша погодила секунду, но не в том она была духе, чтоб загадки разгадывать. Она прошла мимо, ко входу, оттащила дверцу и откинула полог, втиснулась с рюкзаком в выдолбленную внутрь подвала дыру. Стоило ей немного пройти в полутьме, как на неё наскочил Тимофей с тазом грязной воды. И у Тимохи глаза не на своём месте – красные, обеспокоенные. Хоть он хмурится, как привык, а в душе вовсе не то. Зверолов живо оглядел Серебряну: и её комбинезон в пыли, и треснутый шлем.

– Ксюша?

– Что у вас тут?

– Радость-то какая… – буркнул потеряно Тимофей, как будто сто тысяч раз про себя, и вслух уже повторял это.

– Какая ещё радость? – не поверила Ксюша. В ней с новой силой закипел гнев. Чем они тут занимаются? Тимофей, перепуганный, и совсем сбитый с толку пялился в Ксюшино забрало и удивлялся как будто, что Ксюша его не понимает. Она раздражённо протиснулась мимо, потеснила Тимофея так, что из тазика выплеснулось. Всё нужное в подвале – дальше, в самой его глубине, и она спешила в душное тесное сердце закутышей к ответам! и не ошиблась…

На лежанке у Тимофея, прижимая к себе Костика, сидела чужая старуха. Кожа жёлтая, правая рука по локоть – культяпка, а левая, которой она обнимала мальчонку – вся в тёмных язвах. Седые волосы прилипли ко лбу, на изнурённом лице синеют мешки под глазами. Костик молча жался к старухе и побелел, как будто страшно боялся выпустить её хоть на секунду.

У закопчённой печурки посреди подвала стоял Юрка с тряпкой и кастрюлькой в руках, и смотрел на пришедшую Серебряну.

Вот и Нина – пропавшая жена Тимофея: Ксюша видела её впервые, но поняла почти сразу кто это. Из банд не возвращаются – нет-нет, не возвращаются: особенно женщины, кого силой уволокли на Каланчу. Но мать Костика и Юрки вернулась; и не представить – лучше не надо! – что с ней делали все эти годы. Ведь ей должно быть не так уж и много лет, но она… Последней рукой она вцепилась в своего Костика и воспалёнными глазами в тёмных кругах жгла Серебряну.

Её отпустили домой – не просто так. Бандиты, конечно, узнали, из какого она района – как раз там, где видели Ксюшу. Она пришла к детям в Котёл, к Тимофею, и те рассказали ей, кто им всем помогает – она ведь их мать, и жена, она ведь своя! от бандитов.

Ксюша почти взяла город, но Нина не знала.

Она подошла к их столу, сняла свой рюкзак, поставила и расстегнула его и выложила все припасы – не для одного их подвала, а сразу для всех, кому сегодня тащила. Некоторые консервные банки и коробки с продуктами сильно помялись. Рюкзак опустел до дна, рядом набралась куча серебряных пачек и упаковок. Ксюша нарочно не смотрела на жену Тимофея – боялась, что Перуница ударит: слишком много в душе содрогается и кипит.

– Спасибо, Ксюша. Ты так много натащила сегодня! – неловко сказал Юрка.

Ксюша закинула рюкзак на плечи и пошла от них проч.

Снаружи на шляпке гриба к Лёле и Ульяне пристроился Тимофей. Они о чём-то тихо и сипло шептались. По голосу, и по тону зверолова, угадывалось, что он успокаивает Ульяну и Лёлю, и прикидывает, как им всем жить вместе дальше. Пустой тазик остался подле его обожжённых сапог.

Кутыши – только лишь кутыши: жалкие, и трусливые, и запуганные городские. Кутыши из страха и предадут, и искалечат свою семью, когда от прошлого лучше намертво закрыть дверь. Что бы с ними не сделали, как бы о них ноги не вытерли – всё не важно, только бы выжить, прижиться в привычном им тесном подвале, в полутьме, в духоте, с кастрюлькой похлёбки из крысиного мяса и стопельником. Сашенька вот не могла так, она умела мечтать, верила в сказки; Саша уехала – и не зря. Кутыши – добровольные узники города, как Кощей. Они ни на что не способны, только жить так, как им свалится. Вот и всё.

– Тимоха! – позвала Ксюша. Зверолов шепнул Ульяне, что сейчас вернётся, встал с гриба и подошёл к Серебряне.

– Вот так вот у нас нынче… – с извинениями кивал он.

– Мне всё ясно, – решила Ксюша; собралась с духом и приговорила. – Через две недели я приду сюда снова. Если вы всё ещё будете здесь – я всех вас сожгу. Ищите себе новый Котёл, и мне не вздумайте говорить, где он. Понятно?

– Как это?.. – опал лицом Тимофей.

– Если останетесь здесь – всех сожгу, – повторила Ксюша и повернулась. Она стискивала зубы под шлемом, шла прочь, крепилась и жмурилась, чтоб не заплакать.