Берегись автомобиля!

Чтобы сохранить равновесие, Деточкин оперся на Доску почета активистов, которую украшал и его снимок. Подберезовиков молча смотрел на Деточкина. Он продолжал мучительно вспоминать: где он видел этого человека? С ним происходило то же, что часто бывает с каждым. Навязчивое желание восстановить в памяти дурацкий мотив, название скверной книги или фамилию гражданина, с которым тебя ничто не связывает, нередко портит в общем счастливую жизнь. Пока не вспомнишь то, что тебе нужно, не можешь делать то, что тебе необходимо. Подберезовиков напрягся. Его усилие не пропало даром.

– Я знаю, кто вы! – издал торжествующий клич Максим.

Лицо Деточкина стало серым, как фотография на Доске Почета.

– Все-таки я вас узнал! – не унимался Подберезовиков. – У меня отличная зрительная память. Профессия! – скромно добавил он.

Обмякший Деточкин неудержимо сползал вниз. Подберезовиков подхватил его:

– Вам плохо?

– Нет, я знал, на что иду!

– Новая роль?

– Теперь отыгрался!

– Не скромничайте, я видел вас в "Женитьбе". Вы колоссально играли Подколесина.

– Где вы видели? – переспросил Деточкин. Смысл слов Подберезовикова доходил до него с трудом.

– В клубе шоферов – на смотре.

Деточкин захохотал. Глядя на него, засмеялся и Подберезовиков. Они дружно ржали, испытывая взаимную симпатию.

– Так вы на репетицию… – заливался Деточкин.

– Ага! – покатывался Подберезовиков.

– Значит, будем играть вместе, – корчился Деточкин.

– Вместе… – умирал от смеха Подберезовиков.

Веяния времени коснулись и коллективов самодеятельности. Их стали укрупнять. Создавались народные театры, которые со временем должны были вытеснить театры профессиональные, в районном управлении культуры мыслилось, что артист, не получающий зарплаты, будет играть с большим вдохновением. Кроме того, актеры должны где-то работать. Неправильно, если они весь день болтаются в театре, как это было с Ермоловой и Станиславским.

Самодеятельный коллектив юристов, где выступал Подберезовиков, слили с самодеятельностью таксомоторного парка, где подвизался Деточкин. Все вместе стало называться – Народный Большой театр. И сегодня юристы впервые встречались с таксистами.

Главный режиссер собрал энтузиастов сцены в пустом зрительном зале.

– Товарищи! – заявил режиссер. – Звание народного театра ко многому обязывает. Кого вы только ни играли в своих коллективах, лучше не перечислять! Не пришла ли пора, друзья мои, замахнуться нам на Шекспира?

– И замахнемся! – поддержал Деточкин.

Объединение юриспруденции и авто слесарного дела в одно творческое хозяйство прошло безболезненно. Когда народные артисты дружной гурьбой высыпали из дворца, совершенно нельзя было разобраться, кто из них юрист, а кто таксист.

– Я люблю сцену! – возбужденно рассказывал Деточкин своему новому приятелю Максиму Подберезовикову. – Выходишь под луч софита в другом костюме, в гриме и парике – никто тебя не узнает!

Максим охотно с ним согласился.

– Я рад с вами познакомиться! – искренне сказал Юрий Иванович.

– Мы еще встретимся! – пообещал Подберезовиков.

Они разошлись, помахав друг другу рукой.

Пятнадцать минут спустя Деточкин, достав из кармана ключ, успешно отпирал дверь чужой квартиры. Он вошел в прихожую, беззвучно закрыл дверь и замер. Он не услышал ничего, кроме аритмии собственного сердца, потом он поглядел на вешалку. На ней одиноко висело женское пальто. Деточкин не взял его. Даже наоборот. Он снял свой плащ и повесил рядом, затем скинул ботинки и сунул ноги в шлепанцы. Вдоль стены Деточкин подкрался к комнате и… боязливо постучал. Никто не отозвался. Он отважился поступать вторично. И опять никакого ответа. Тогда Деточкин расхрабрился. Он слегка приотворил дверь и, извиваясь, протиснул в щель свое худосочное тело.

В комнате пахло чем-то яблочным, сдобным, и семейным. Втянув носом воздух, Деточкин решил остаться здесь навсегда…

Люба, упакованная в уютный домашний халат, сидела за столом и с аппетитом уплетала пирог собственного производства. Деточкину нравилось смотреть, как вкусно ест Люба.

У каждого бывает внутренний враг. Своим врагом Люба считала надвигающуюся полноту, хотя Деточкин категорически не разделял этой точки зрения. Люба истязала себя спортом и крутила до одури металлический обруч "хула-хуп". Ровно в одиннадцать часов утра Люба останавливала свой троллейбус и к ужасу пассажиров быстренько делала производственную гимнастику. Ценная инициатива передового водителя была поддержана управлением и внедрялась в жизнь по всем маршрутам.

Но ничего не помогало Любе. Она ограничивала себя во всем, кроме еды.

– Явился? – сказала Люба, налегая на пирог. – Где пропадал?

– Добрый вечер, Люба. Я был в командировке.

– Садись, если пришел, – разрешила Люба.

– Спасибо, – Деточкин присел на краешек стула.

– Пей чай!

– Спасибо.

– Ешь пирог!

– Спасибо. Большое спасибо! – изблагодарился Деточкин.

Люба пододвинула к нему варенье.

– Спасибо, – еще раз повторил затюканный Деточкин. Чтоб как-то начать беседу, он неуверенно сказал:

– в Москве тепло, можно сказать, жарко. А в Тбилиси просто жара!

– Я так и думала, что ты был в Тбилиси.

– А куда еще ехать?