Береговая операция

— Колхозница из Гюмюштепе видела блондинку вместе с Худаяром в такси «Победа». Кокорев уезжает с блондинкой с водной станции, и Кокорев, прямо или косвенно, участвует в убийстве Худаяра. Худаяр, в свою очередь, работал на этой водной станции. Кроме того, о профессорском сынке, разъезжающем на собственном «Москвиче» и курящем анашу, рассказывал мне, как я вам уже докладывал, парень из протезной мастерской. Ясно, что в наших руках участники преступления.

— С последним выводом пока согласиться трудно, — заметил Любавин, — они еще не в наших руках. Еще не доказано, участники ли они преступления. Мы можем и обязаны искать, подозревать, но проверка, проверка и еще раз проверка. Поэтому давайте поступим так. Товарищу Рустамову поручим установить негласное тщательное наблюдение за сыном профессора. Лейтенанту Денисову, я полагаю, нужно будет поручить узнать все, что можно, об этой, пока для нас неизвестной, блондинке.

— Разрешите, товарищ полковник! — возбужденно воскликнул Чингизов.

— Да.

— Я хотел бы, чтобы вы поручили блондинку мне.

— Рано, Октай, рано.

— Почему, Анатолий Константинович.

— Разве ты отказался от той странной, как ты сам ее назвал, ассоциации, о которой как-то мне рассказал?

— Честно говоря, нет. Ассоциация, действительно странная, но, не знаю почему, она меня не оставляет ни на минуту.

— Тем более, Октай, рано тебе вступать в дело в этом направлении. Где гарантия, что та, которую ты намерен искать сегодня, не видела тебя в лицо одиннадцать лет назад в Грюнвальде, когда ты ее искал там?

— Вы правы, Анатолий Константинович! — признал Чингизов.

— Итак — Денисов! — подвел итог Любавин. — А вас, товарищ Рустамов, прошу приступить к делу. Ждем ваших первых сообщений. На этом пока остановимся.

Чингизов и Рустамов встали.

— Останься, Октай, — остановил его полковник Любавин. — Нам с тобой еще нужно подумать, крепко подумать о самом главном.

— Ну, главное у нас есть, Анатолий Константинович. Мы идем по горячим следам.

— Лейтенант Денисов, кстати, еще не пошел по горячим следам. Пойди-ка переговори с ним, обдумайте план действий, чтобы на этот раз не получилось, как с Акопяном. Сейчас ошибки и просчеты должны быть исключены. А потом возвращайся ко мне.

Чингизов вышел из кабинета Любавина и вызвал к себе Денисова. Разработанный им план был таков: начать все с той же водной станции. Если встреча неизвестной блондинки с Василием Кокоревым близ водной станции не была случайностью, то, может быть, там о ней что-нибудь знают. Условившись, что при первой же необходимости Денисов даст знать и получит в помощь оперативников, Октай вернулся в кабинет Любавина.

— Так вот, — продолжал Любавин начатый разговор. — Допустим, что мы уже знаем или узнаем в ближайшее время, кто был у Азимова в квартире и кто, видимо, обладает фотокопией его работы. Я бы сказал, обладал, но пока не ручаюсь, что фотокопия уже пошла по ее преступному назначению. Известно, что самое трудное для диверсантов, действующих в нашей стране, переправлять свои шпионские сведения и материалы. Это подчас гораздо труднее, чем их добывать. Но, повторяю, не это главное. Главное — кто навел этих людей на Азимова, кто в институте следит за ходом его работы, а может быть, и не только его, кто может продолжать нам угрожать даже тогда, когда мы возьмем агентов. Они ведь могут и не выдать того, кто в институте. Больше того, они могут его и не знать. И так бывает, когда действуют не шпионы-одиночки, а группы. А судя по тем показаниям, которые мы получили из Ленинграда, здесь действует именно группа под условным названием «Октан». Так кто же окопался в институте?

— Анатолий Константинович, мы хотели предпринять проверку штата института, — заметил Чингизов.

— Не только хотели, но и предприняли, — сказал Любавин. — Надеюсь, ты не в обиде, что я начал это без тебя. Ты был достаточно занят, а у меня выкроилось время и я просмотрел сотню личных дел, разумеется, выборочно. Я сразу отбросил тех, кого мы с тобой отлично знаем еще с военных времен. Эти люди — золотой фонд нашей техники и науки. И знаешь, что я тебе скажу, Октай? Я иногда жалею, что я чекист, а не писатель. Нет, нет, — улыбнулся. Любавин, заметив недоуменный взгляд Чингизова. — Не думай, что я недооцениваю колоссальной важности нашей работы, не думай, что я могу отказаться от нее хоть на час, хоть на миг, пока я знаю, что у нашей страны есть враги. И все-таки…

Чингизов слушал с напряженным вниманием. Он догадался, что наступила та, редкая в жизни Любавина — этого молчаливого и сдержанного человека — минута, когда его вдруг «прорывало на философию», как Любавин сам иронически называл такие моменты. Чингизов испытывал огромное удовольствие, когда перед ним раскрывался этот благородный, волевой, умудренный богатейшим жизненным и профессиональным опытом человек, его учитель, на которого он стремился походить.