Берендей

«Мужчины не плачут» – это первая заповедь, которой научил его отец. Берендей никогда не плакал, лет, наверное, с четырех. НИКОГДА. Даже когда прощался с отцом, зная, что он уходит насовсем.

Берендей присел на ступеньки и положил на колени изуродованную собачью голову.

– Чернышка…

Но как он не надеялся, пес был окончательно, безнадежно мертв. Берендей вспомнил его маленьким. Ему исполнялось четырнадцать, когда отец принес в дом черного щенка, веселого и толстого. До этого у Берендея не было своей собаки. Их старый Полкан признавал хозяином только отца. А Черныш стал его собакой. Отец никогда не вмешивался в его воспитание, Берендей сам учил его, водил на охоту, кормил, чесал и любил.

Он уткнулся лицом в холодную, окровавленную шерсть на загривке пса. И шептал мертвой собаке ласковые и утешительные слова. О зверином рае, и о том, что лет через сто, а может, дней через пять, он придет за ним туда и заберет его с собой.

А поднялся на ноги в бешенстве.

– Убью! – прорычал он на весь лес, словно уже обернулся и был вставшим на задние лапы бером.

И пошел в дом за двустволкой.

Дверь оставалась распахнутой, в доме едва ли было теплей, чем на улице. А под ногами трещали битые стекла. Берендей вбежал в комнату отца и привычным жестом потянулся к стене над кроватью. Ружья не было. Он понял это только тогда, когда рука скользнула по пустой стене.

– Ничего. Я убью тебя голыми руками, – прошипел он и вышел обратно на крыльцо.

Солнцу оставалось светить не больше двух часов. Берендей вдохнул поглубже и оглядел двор.

– Я сдохну, но я убью тебя.

Он легко сбежал с крыльца и направился к лесу. Первый раз за последние трое суток он ничего не боялся. Следы бера вели его вперед. Заклятый прошел здесь этой ночью, ясной и безветренной. А поскольку он был Заклятым, то даже не умел путать следов, как это делает настоящий бер.

Берендей шел по следу часов пять, в лесу стемнело быстро, и он потерял счет времени. Следы кружили по лесу, Заклятый просто бродил без какой-то определенной цели. Берендей раза три прошел в километре от своего дома. Как только страх брал его за горло, он вспоминал Черныша и убитую Дымку. И страх тут же сменялся яростью. И желанием во чтобы то ни стало догнать Заклятого. Он не думал особенно, что сделает, если догонит его. Ему казалось, что его гнева хватит на то, чтобы справится с ним. Может быть, он был прав. Во всяком случае, Заклятый не искал встречи с ним. Иначе бы ответил на крик Берендея и вышел к нему.

Берендей спотыкался и падал. Он не высыпался три ночи, и усталость давала о себе знать. Но бешенство толкало его вперед, и он упрямо шел по следу. На четвертом часе пути он неожиданно подумал, что стоило надеть лыжи. Тогда Заклятый был бы в его руках. Он выругался, проклиная собственную глупость, и его ярость сменилось отчаяньем. Весь этот поход от начала до конца был невообразимой глупостью. Выйти в лес на ночь глядя, без оружия, без лыж, не взяв с собой ни крошки еды… И надеяться справиться с трехметровым бером-оборотнем!

Берендей встал и понял, что у него больше нет сил идти. Пока злость клокотала у него в горле, он еще мог двигаться вперед, а теперь почувствовал себя опустошенным и раздавленным.

Он огляделся. До поселка было около двух километров, до дома – примерно пять. Берендей решил идти в поселок. Все равно надо раздобыть ружье. Не то что охотится на бера, ночевать одному в доме без ружья опасно.

Минут через сорок он постучал в окно Михалычу, старому охотнику и другу отца.

– Михалыч, продай ружье, – начал Берендей с порога, не успев ни поздороваться, ни раздеться.

– Погоди, зайди сначала.

– Егорушка! – обрадовалась ему жена Михалыча.

– Здравствуйте, Лидия Петровна.

– Ты что ж, без шапки да нараспашку бегаешь? Двадцать два градуса уже, а к ночи до тридцати обещали, – недовольно покачала она головой.

– Да ладно, – отмахнулся Егор.

Михалыч знал его совсем мальчишкой и годился ему в деды. Старики жили одиноко и жалели его. Их дочь лет двадцать назад уехала в Москву, там обзавелась семьей и наезжала к родителям раз в год, а то и реже. Лидия Петровна вязала Берендею носки и свитера. Вязать она любила, а подросшие внуки-москвичи не очень-то жаловали ее простые, добротные вещи.

– Проходи, сядь, как человек, и объясни по-человечески, – строго сказал Михалыч, вешая его ватник на вешалку, – и сапоги снимай, одевай тапки.

Лидия Петровна поставила перед ним чашку с горячим чаем, не успел он дойти до стола. Только тут Берендей заметил, как закоченели руки.

– Вот теперь говори – зачем тебе мое ружье?

– Слышали про медведя-людоеда уже?

– Да про него давно все слышали, – кивнул Михалыч.

– Он убил мою собаку… – Берендей скрипнул зубами.

– А отцово ружье куда дел?

– Украли его у меня. Меня дома не было три дня. Вернулся – стекла выбиты, дверь сломана и ружья нет. Может, еще чего украли – я не смотрел еще.

– А куда ж ты смотрел?

– Да я, Михалыч, как дурак, в лес пошел, медведя гасить. Так мне Черныша жалко было. Представь, я даже лыжи не надел. Хотел застрелить, схватился – двустволки нет. Ну, думаю, голыми руками задушу.