Берендей

Луна, неестественно яркая, сделала воздух необычайно прозрачным. Лунный свет не освещал, он заставлял светиться все, до чего дотянулся. Крепкий мороз звенел в ушах, стискивая пространство как камень в огромном кулаке, как будто надеялся выдавить из него капли влаги. Казалось, одно неосторожное движение, и пейзаж, погруженный в лунное свечение, разлетится со звоном, как хрупкий кристалл. Иллюзия неподвижного покоя, иллюзия его мимолетности, иллюзия шаткого равновесия – все вокруг было иллюзорным, непохожим на реальность. И вычерченный белым профиль леса на светлом небе, и силуэты пушистых яблонь, и изгородь, и покрытый инеем густой кустарник подлеска. Огромные ели на опушке вздымались высоко над лесом, их снежные лапы обнимали дом, как будто хотели защитить его, укрыть от любой опасности.

Лунные лучи упали на лицо, и Берендей почувствовал, как на него снисходит умиротворение. Словно снежные еловые лапы легли ему на плечи, словно безмолвие коснулось его груди и растворилось, расползлось по сердцу морозным узором. И сердце перестало трепыхаться, как рыба, попавшая на крючок, а забилось гулко и ровно, толкая горячую кровь. Такую горячую, что тридцатиградусный мороз не мог хоть сколько-нибудь ее остудить.

Берендей постоял еще около минуты, чтобы остыть окончательно, и только когда ступни заломило от холода, вернулся в дом и влез под одеяло. Сон пришел легко и незаметно, едва он начал согреваться.

Ему снилось, что он обернулся и идет по дороге в поселок. А вокруг зима, и он понимает, что надо вернуться обратно, в облик человека, но не может. Хочет, и не может. Он сердится и ускоряет темп. И вот уже кольцо автобуса, и люди на остановке. Они смотрят на него и начинают кричать, махать руками, а потом бегут в рассыпную. А он говорит им: «Ну, куда же вы! Это же я, Егор! Вы что, меня не узнаете?» Но вместо слов из горла вырывается рев, и людей это пугает еще больше. Он пытается догнать кого-нибудь и объяснить, что его бояться не надо, и догоняет продавщицу Катю. Она поворачивает к нему лицо, искаженное криком, и Берендей видит ужас в ее глазах, такой ужас, что ему самому становится страшно. Он хочет утешить ее, но она падает в снег, глаза ее закатываются и под веками он остаются только синеватые белки. Он трогает ее лапой, но она не шевелится. Он сердится, встает на задние лапы и ревет от отчаянья и злости, а потом ударяет лапой по ее белому лицу. Когтями длиной с палец. Лицо превращается в кровавую маску, он хочет вытереть кровь с ее лица, но под его лапой обнажается череп и на солнце блестят белые зубы.

Берендей проснулся от ужаса, и наваждение не сразу оставило его. Только через несколько минут он понял, что это был сон, что ничего подобного с ним никогда произойти не может. И продавщица Катя никогда не увидит его в облике бера. А если и увидит, ничего страшного не произойдет – он и бером сохраняет ясность ума и контролирует звериные инстинкты. Но откуда тогда этот ужас? Отчего сердце не перестает колотиться в ребра, а напротив, все ускоряет темп? И почему хочется бежать, прятаться, спасаться? Как будто он снова маленький медвежонок, обмирающий от страха в своей темной комнате.

Берендей отчетливо вспомнил, как маленьким по ночам боялся темноты. Он никогда не прятался под одеялом. Напротив, ему казалось, что стоит только перестать осматриваться вокруг, как опасность, до сих пор прячущаяся, выберется из своего убежища и набросится на него. А он не будет знать, с какой стороны отражать нападение. Он лежал, прислушиваясь и глядя в темноту, боясь пошевелиться и выдать свое присутствие.

Берендей и теперь напряженно прислушался к тишине дома. Дом не может не издавать звуков. Вот с умывальника в раковину гулко упала капля воды. Вот еле слышно треснуло волоконце в старом бревне. А вот…

За окном скрипнул снег. Тоненько-тоненько. А через пару секунд звук повторился. Кто-то крался под его окном, осторожно, почти бесшумно. Только на таком морозе очень трудно передвигаться бесшумно.

Леонид бывал в Белицах. Давно, у какой-то очередной подружки. Ему там понравилось – широкая река, лес, и в то же время полный комфорт и цивилизация. Но он совершенно не помнил поселка. Где река, где станция, где лес? Ни река, ни станция его не интересовали. Лес. Его притягивал именно лес. Именно туда он шел, преодолев почти тысячекилометровое расстояние. Почему именно туда? Леонид не задумывался. За три с небольшим недели, которые он провел в облике медведя, он вообще разучился думать. Это оказалось лишним. Он со смехом вспоминал свою глупую работу. В ней не было ничего, что требуется живому существу. Ни азарта, ни волнения, ни сытости. Зачем он потратил столько лет на эту ерунду?