Береника

– Бейся отважно, Габба, – шепнул ему Хлодомар. – Может быть, если ты меня осилишь, это возбудит жалость толпы. Этот проклятый народ имеет странные капризы.

– А ты?

– Я хочу умереть. Так смотри же, когда ты увидишь, что я пошатнусь, ударь сильней, слышишь?

Габба кивнул. В глазах его было выражение твердой загадочной решимости.

Бой начался. Хотя Хлодомар был сильнее, но Габба с блестящей легкостью уклонялся от его ударов. Наконец Хлодомар решил, что пора привести в исполнение задуманное.

– Прыгни в сторону, – шепнул он, поднимая меч как бы для страшного удара. – Потом сам ударь, чтобы никто ничего не заметил.

Габба приготовился. Меч Хлодомара тяжело упал, но Габба не уклонился. Он стоял неподвижно и шептал: "Мероэ". Он упал на песок и его правая рука, державшая еще оружие в судорожно сжатом кулаке, отлетела далеко в сторону.

– Подними палец левой руки, – прошептал Хлодомар в ужасе.

Но Габба не двигался. Он с ненавистью смотрел на толпу зрителей, осыпавших его насмешками. Наконец глаза его остановились на чьем-то лице, окаймленном острой черной бородой. Он вздрогнул, и левая рука его сжалась в кулак.

– Базилид, – хрипло крикнул он. – Проклятый отец.

Рев толпы заглушил его слова. Его поднятую с угрозой руку приняли за моление о пощаде и спорили, осудить ли его или даровать жизнь. Габба увидел, как отец опустил палец вниз. Габба усмехнулся с торжеством.

– Ну, давай же, Хлодомар!

Хлодомар отшатнулся.

– Я никогда не соглашусь тебя убить, если бы даже меня пытали раскаленным железом…

– Но тогда другой нанесет мне смертельный удар, – молил Габба. – Неужели Рим увидит германца, малодушно отказывающегося занести меч?

Хлодомар крепко сжал губы и глаза его засветились презрением.

– Прости мне, Габба, – проговорил он и поднял меч. Глухой стон сорвался с его уст, глаза блуждали в мрачном ожидании по лицам зрителей. И то, на что он надеялся, к чему стремился, обезумевший от пролитой крови, свершилось.

– Это Хлодомар, – крикнул Оний громко. – Ему легко было сразить слабого карлика. Нужно выставить против него гладиатора.

Толпа криками одобрения встретила это предложение. Веспасиан подозвал к себе Этерния Фронтона.

Вскоре на арене появился один из самых знаменитых гладиаторов, любимец римских женщин.

Хлодомара охватило дикое бешенство; он с яростью бросился на нового противника. Напрасно тот пытался уклониться. Меч Хлодомара опустился на его голову. Не ожидая решения зрителей, он вонзил ему меч в горло, как это сделал против воли с Габбой.

Толпа крикнула от бешенства, но Хлодомар ответил только презрительным движением руки.

– Так вот какова ваша храбрость, римляне! – крикнул он так громко, что его слышно было на весь амфитеатр. – Теперь я начинаю верить, что вы достигли победы над Иерусалимом только хитростью и предательством…

Даже спокойное лицо Веспасиана побледнело от оскорбления. Не дожидаясь требования толпы, он сам подозвал Фронтона. И опять на арене появился гладиатор, и снова началась борьба. За ним последовал другой и третий, и наконец противники стали выходить против него по двое. Он защищался все с тем же холодным бешенством и с таким же успехом. Никто не мог устоять против него. Каждая новая победа, казалось, увеличивала его силу. Неописуемое волнение охватило толпу. Ничего подобного никогда не бывало. Лучшие гладиаторы Рима, увешанные знаками за храбрость, выходили сражаться с Хлодомаром и падали на песок от его неотразимых ударов. Когда же двое гладиаторов обратились в бегство, гнев народа внезапно перешел в восторг. Рукоплескания и крики одобрения потрясали амфитеатр, и из тысячи уст раздался, обращенный к Веспасиану, крик:

– Пощади его, цезарь, пощади!

Веспасиан поднялся, и движением руки восстановил тишину. Потом, обращаясь к Хлодомару, он сказал:

– Римляне решили дать тебе свободу, о храбрый воин. Ты свободен; иди куда хочешь. Но если ты жаждешь почестей и славы, то советую тебе – не уходи, а стань тем, кем ты уже был, центурионом александрийского легиона.

Новый взрыв рукоплесканий последовал за этими словами. На лице Хлодомара показалась презрительная улыбка. Он выпрямился, поднял руку, и среди наступившей тишины раздался его голос.

– Велика твоя милость, о цезарь, и твоя, римский народ. Но эта милость не почет для германца, ибо она милость рабов. Да, – крикнул он среди взрыва негодования, – римляне рабы, и презренен тот человек, который примет дар из их рук. Вы были некогда свободны и знали, что такое честь, но теперь вы жалкие псы… Вы заслуживаете того, чтобы вам плевали в ваше распутное лицо, как это делаю я, Хлодомар, из племени хаттов.

Хлодомар плюнул, бросил меч и захохотал.

– Смерть ему! Сжечь его!

Амфитеатр задрожал от криков. Тысячи рук простирались к дерзновенному, осмелившемуся оскорбить Рим. Этерний Фронтон уже открыл дверь, ведущую в помещение гладиаторов, чтобы выставить против Хлодомара целый отряд, но в эту минуту раздался голос Ония:

– Бросить его на растерзание диким зверям.