Читаем Берёзовый край полностью

Сугробами дома заносит,

Грозится стужею ожечь.


В ночи страдает поздний путник,

Глубокий снег его сморил.

Жалеет горестно причудник,

Что путь впрямую сократил.


Но взгляд его надеждой вспыхнул,

В окошках свет сквозь тьму узрев,

На радостях безмолвно всхлипнул,

Предвидя домочадцев гнев.


Затихнет ли к утру позёмка –

Гудит округа словно рой.

Такая вот головоломка,

Все ждут затишья и покой.

Первая учительница

Я помню дом родителей у речки,

Свой первый класс, в чернильнице перо.

В углу дрова у закопчённой печки,

Учительницы ласку и добро.


Она для нас была с небес награда,

Открыла мир, который я познал,

Стремглав умчалось детство без возврата,

Но тот период нас сформировал.


Ах, память в своих поисках безбрежна,

Нас возвращает в прожитые дни.

Она хандрит, урывками мятежна,

Особенно когда мы с ней одни.


Болит душа, под старость сильно ноет,

Ей хочется былое повидать.

Вдруг ни с чего, крича, от чувства взвоет

И начинает по ночам страдать.


Напомнит час, когда пришли мы в школу,

И как нас встретил первый педагог,

Предпочитая сухость слов глаголу,

Вела душевный, тихий диалог.


На всех хватало у неё вниманья,

Поправить в школе, в жизни подбодрить.

Давала нам существенные знанья,

Учила честным быть и жизнь любить.


Благодарю любезно вас, учитель,

Вложивший в души детские тепло.

Профессионал вы были, не любитель,

Призваньем было ваше ремесло.


Минули годы, в волосах седины,

Их треплет ветер, время тормоша.

Мы гоним прочь пришедшие кручины,

Идя по жизни тихо, не спеша…

Дожили

Зашли в тупик, нам странные герои

Твердят с экранов бред и чепуху.

Всем нравятся их хамство и запои,

У миллионов жизнь их на слуху.


Куда идёте, соцстраны потомки,

Куда ведут вас, разум исказив.

Стоите перед пропастью, у кромки,

Вам кажется, что это креатив.


Перемешалось, сайт всех учит жизни,

А веб-ресурс оформлен на дельца.

Не видим в блогах мы любви к Отчизне,

А видим стимул тайный продавца.


Перечислять элитную богему

Не хватит времени на целый день.

Решать пора серьёзную дилемму,

Не нависая тенью на плетень.


Так и живём, от бреда нет покоя,

После развала горестный финал.

Как объяснить всем отпрыскам застоя,

Что жизнь в миру, не телесериал…


Подписчики не очень умных блогов,

Не засоряйте воспалённый ум.

Ищите в жизни мудрых педагогов,

Не промотайте счастье наобум…

Накрыла информацией волна

Промчался год, движение вперёд

Неумолимо нас толкает в вечность,

Осознавая в жизни скоротечность,

Душа болит, всё зная наперёд.


Бежим, и, окрыляясь новизной,

За поворотом каждый жаждет чуда,

Но ровный склон и дым костров оттуда

Закружит повседневной суетой.


Возможно ли нам изменить судьбу,

Узнать свои грядущие деянья,

Постигнув всеобъемлющие знанья,

Направить мысль на нужную тропу.


Скорее нет, смысл догм неоспорим,

Но ищутся в умах предположенья,

Воспринимая их как размышленья,

Передаём все помыслы другим.


И вроде все секреты на виду,

Но очень часто ложны откровенья,

Перемешались факты, их значенья,

К всеобщему народному стыду.


Накрыла информацией волна,

Так много лжи сокрыто в интернете,

Никто не говорит о их запрете,

Но часто вседозволенность вредна…

В воспоминаниях снежинки на окне

Нам с малых детских лет под ёлкой хоровод

Теплом душевным в сердце отдаётся.

Гудит и веселится праздничный народ,

В округе смех и песня раздаётся.


Да, Новый, бурный год скучать всем не даёт,

Везде идут народные гулянья.

А Дед Мороз, шутя, детишкам раздаёт

Загаданные ранее желанья.


В воспоминаниях снежинки на окне

Да мандарины в вазах на застольях,

А бой курантов звёздных ночью по стране

Салютом отмечали на подворьях.


Игрушки с флагами на ёлочках висят,

На улице метель и очень вьюжно.

Кругом огней лучи с гирляндами горят,

И карагод детишек скачет дружно.


Дух настроения предпраздничных часов,

Повиснув в воздухе, вверх устремится.

Страна великая, в ней много поясов,

И Новый год здесь долго будет длиться…

Праздность после праздников

Задумки улетучились долой,

Мне на сегодня лень свершать деянья,

И вроде силы есть и не больной,

Но сникли после праздников желанья.


Порывов жизненных не передать,

Тетрадь чиста, без творческих пометок,

Рука с пером устала отдыхать,

А за окном маячит тень от веток.


Где взлёт души – мне надоел покой,

Настраиваюсь я на прилежанье.

Но голос внутренний ворчит: постой,

Предпочитая делу созерцанье.


Нет настроения, нависла тень,

Открыть бы дверь, прояснив подсознанье.

Быть может, отодвинется и лень,

Приняв извне ментальное посланье.


В бездействиях день близится к ночи,

А плод трудов в копилку не положен.

Закат, рассеяв красные лучи,

Багряным небом дивен и тревожен…


Ещё один пролистан календарь,

Весёлый день сменяется печальным.

Стемнело, на дворе горит фонарь,

Под старость становлюсь сентиментальным…

Зачем спешили?

Спешили необузданно вначале,

Сердечный жар пылал огнём в груди.

Прошли года, влачимся в номинале,

И только старость ждёт нас впереди.


Надеждами жизнь смолоду дразнила,

Бессонными ночами напролёт

Кружила головы, жить торопила,

Вмиг унося в заоблачный полёт.


Устали, а сегодня на привале,

Оставлен штрих пунктиром позади.

Фонарь в руках стоящих на причале

Поможет нам по мостику взойти.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Любовь гика
Любовь гика

Эксцентричная, остросюжетная, странная и завораживающая история семьи «цирковых уродов». Строго 18+!Итак, знакомьтесь: семья Биневски.Родители – Ал и Лили, решившие поставить на своем потомстве фармакологический эксперимент.Их дети:Артуро – гениальный манипулятор с тюленьими ластами вместо конечностей, которого обожают и чуть ли не обожествляют его многочисленные фанаты.Электра и Ифигения – потрясающе красивые сиамские близнецы, прекрасно играющие на фортепиано.Олимпия – карлица-альбиноска, влюбленная в старшего брата (Артуро).И наконец, единственный в семье ребенок, чья странность не проявилась внешне: красивый золотоволосый Фортунато. Мальчик, за ангельской внешностью которого скрывается могущественный паранормальный дар.И этот дар может либо принести Биневски богатство и славу, либо их уничтожить…

Кэтрин Данн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Великий перелом
Великий перелом

Наш современник, попавший после смерти в тело Михаила Фрунзе, продолжает крутится в 1920-х годах. Пытаясь выжить, удержать власть и, что намного важнее, развернуть Союз на новый, куда более гармоничный и сбалансированный путь.Но не все так просто.Врагов много. И многим из них он – как кость в горле. Причем врагов не только внешних, но и внутренних. Ведь в годы революции с общественного дна поднялось очень много всяких «осадков» и «подонков». И наркому придется с ними столкнуться.Справится ли он? Выживет ли? Сумеет ли переломить крайне губительные тренды Союза? Губительные прежде всего для самих себя. Как, впрочем, и обычно. Ибо, как гласит древняя мудрость, настоящий твой противник всегда скрывается в зеркале…

Гарри Норман Тертлдав , Гарри Тертлдав , Дмитрий Шидловский , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / Проза / Альтернативная история / Боевая фантастика / Военная проза
Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Классическая проза ХX века / Проза / Классическая проза