Бергман

Все эти экспонаты бергмановской школы вызвали не только восторги, но и череду сомнений, и упреки в эпигонстве. В 1988 году «Золотая пальмовая ветвь» в Канне была присуждена фильму «Пелле-завоеватель» с великолепным Максом фон Сюдовым в главной роли. Уже тогда многие критиковали это решение, поддержавшее моду на эпический академизм. Оппоненты сочли порочной смесь из Бергмана, холодной картинности скандинавских саг и соцреализма образца Мартина Андерсена Нексе.

Поставил «Пелле» мало кому тогда известный датчанин Билле Аугуст, проявив способности стилизатора, дотошного реконструктора не существующей больше жизни с ее навсегда выветрившимся ароматом. Потом он взялся за «Благие намерения» – проект, выросший, так сказать, из отходов бергмановской автобиографической книги «Латерна Магика»: сначала был снят телесериал – love story родителей режиссера, а затем уже на его основе смонтирован трехчасовой фильм. И вот – невероятно, но факт – Билле Аугуст за эту добротную, но лишенную авторских притязаний работу вторично завоевывает в Каннах «Золотую пальмовую ветвь». Что не удавалось ранее никому из великих, да что долго искать: сам Бергман не побеждал на главном фестивале мира ни разу, только на склоне лет был награжден символической «Пальмой пальм», которую даже не поехал получать. Две «Пальмы» Аугуста – что это, как не триумф усердной посредственности?

Тогда же появился и другой – почти противоположный аргумент в споре. А не устарел ли Бергман сам по себе? Не исчерпан ли до дна колодец его проблематики, питаемый духом северного протестантизма и стриндберговского ригоризма?

Бергман довел до предела эту духовную драму в своих квазирелигиозных притчах «Седьмая печать», «Источник», «Лицо» и «Как в зеркале». Он безжалостно препарировал человеческую личность в «Персоне», в «Шепотах и криках». И он же показал, как возможно вновь обрести цельность, как гармонично могут сплестись природа и культура, как в каждом большом человеке заключен ребенок и, наоборот, в сыне – отец, в дочери – мать. О могуществе памяти, о силе фантазии, способных победить отчаянье и холод жизни, поведали самые личные и одновременно самые универсальные фильмы Бергмана – «Земляничная поляна» и «Фанни и Александр».

А вот у Билле Аугуста и даже у Даниэля Бергмана в разработке родственных сюжетов преобладают бытописательские нотки, пресноватый психологический анализ. И вообще – нервно восклицают оппоненты – нас больше не интересует история семьи Бергмана, его самого и его родителей; история, в бесконечных вариациях повторяемая в книгах и на экране. И то, что еще можно было (хотя и с гаснущим интересом) слушать из уст самого мэтра, становится пустой тавтологией у его многочисленных сыновей, жен и прочих воспитанников бергмановской «семьи и школы».

«С некоторых пор Бергман предпочитает работать с небольшой группой, и все страсти, конфликты, ревность, присущие этому микромиру, перетекают в фильмы». Помимо Эрланда Йозефсона, которому принадлежит это свидетельство, в группу входили актрисы Биби Андерссон и Лив Ульман, актер Макс фон Сюдов, оператор Свен Нюквист, редактор Сильвия Ингемарссон. Последняя вспоминает: «По четвергам у нас было нечто вроде школы: мы смотрели фильмы. Редкие фильмы из истории кино, например, японские: думаю, мы их видели первыми в Швеции».

Бергманоиды и сателлиты

Потом Отец и Учитель состарился, дети и ученики «школы» повзрослели и сами уже начали стареть. Совсем не юношей фон Сюдов дебютировал в режиссуре фильмом «Катинка». Оператором на картине работал Нюквист, а когда тот, в свою очередь, решил попробовать силы в режиссуре, фон Сюдов сыграл в его картине «Бык». Оба, таким образом, выполнили давнюю договоренность. Не избежал соблазна воплотить на съемочной площадке бергмановские режиссерские уроки и Эрланд Йозефсон, поставивший два фильма. Никто из них не стал крупным режиссером, и все вернулись вскоре к основной профессии – и все же для каждого этот шаг в сторону был необходим.

Подпирает и молодое поколение. Сын Нюквиста успел снять картину «Женщина в окне» – по изобразительному строю она явно тяготеет к семейству «бергманоидов». А Даниэль – сын Бергмана и эстонской пианистки Кэби Ларетеи – оказался прирожденным киноманом: он чуть ли не с пеленок изучил всю отцовскую коллекцию киноклассики, в двенадцать лет работал ассистентом киномеханика, а в пятнадцать помогал отцу на съемках «Осенней сонаты». Однажды, когда оба работали над своими проектами на острове Форё, родилась идея совместного «семейного» фильма.