Бери и помни

Фефелов прошел мимо, и Федор Кузьмич поторопился ушмыгнуть в кабинет.

В раскомандировке пристал к рабочему — молодому парню:

— Сщас иду, сам-то что-то бегом, ни на кого не смотрит… — Федор Кузьмич поморгал глазами и совсем притворно спросил: — Замуж-то не спровадил дочку, на знаешь?

— Мне его дочка как клопу полнолуние…

— Это конечно, а все же интересно как-то? Она на хлебозаводе у него работает?

— Да говорят…

— Кому-то отломится кусочек.

— Ты, никак, Кузьмич, задумал старуху бросить?

— Я еще с ума не сошел. Так просто, любопытство.

Отойдя от парня, Федор Кузьмич пристроился к группе пожилых.

— Ты же в ночь, Кузьмич. Зачем пришел?

— Угля надо выписать… Не знаете, на складе уголь хороший?

— Да ниче… Я вот брал. Когда? С неделю назад.

— Сщас пойду, выпишу. С машинами, наверное, туго.

— Сотня рубчиков.

— Ты смотри, как дерут…

Уголь выписывал заместитель Фефелова Николай Иванович Марчиков. Зыков углядел его возле столовой.

— Все работаешь, Кузьмич? — обратился к нему заместитель начальника шахты громко, будто к глухому.

— Работаю, Николай Иванович, работаю.

— На пенсию скоро?

— На будущий год…

— Справный еще…

— Какой справный? — притворился Федор Кузьмич. — И спина болит, и ноги болят…

— Ври, ври. — Они пошли в сторону комбината. Николай Иванович шел мелкими шажками, носки врозь, как у балерины, отдувался и подрагивал мясистыми щеками. — Дочка, говоришь, отыскалась? — спросил у Федора Кузьмича. — Слыхал, слыхал… Красивая, говорят, дочка… Поди, и сам не помнишь, сколько напускал по свету в молодости ребятишек?

— Я этим делом не занимался, Николай Иванович. Я только с Дарьей.

— Знаем мы этих Дарий… Чего ко мне-то? — обратил маленькие заплывшие глаза на Федора Кузьмича, пропуская его в кабинет.

— Зима скоро, за угольком пришел, — объяснил Зыков. — Сейчас не привезть, в бураны и делать нечего.

— Да это понятно, — растянул Николай Иванович с видом бывалого человека. Махнув рукой, он опустился на стул. — Кому ты говоришь.

— Вам говорю, Николай Иванович, — Федор Кузьмич пожал плечами.

— Знаю, не столу, — ответил Марчиков и довольный откинулся на стуле. — Только не теми словами речь начинаешь, старый, — подсказал откровенно. — В баньку-то к тебе который месяц прошусь? А ты что?

В этот день Федор Кузьмич привез угля, а Марчиков напарился в зыковской бане. Оба сидели во дворе к вечеру, разговаривали, а сыновья Федора Кузьмича, Андрей, Илья и Владимир, вместе с Ириной стаскивали ведрами привезенный уголь под навес в ящик.

— Хороша, Кузьмич, у тя банька, — щерил Марчиков пухлый рот, следя за Ириной. — Хороша банька, да скоро выйдет. Жалко небось?

— Чего жалко? — отвечал с притворью Федор Кузьмич.

— Знаю чего… Баньку жалко, — смеялся Николай Иванович. — Вы, домовладельцы, так просто добро не спустите, юлите. Хитры, — Марчиков погрозил пальцем и разъяснил: — Но я вам ремешки пообрежу… Как милые с отводов съедете. Шахта здесь будет. А то расселились на золоте, понимаешь, и сидят — бани им тут, голубятни, курятни…

— Говорил Володька, говорил… Съедем. Мы не против. Нам где ни жить, лишь бы жить… — Федора Кузьмича тоже враз не раскусишь — кругло поговорить мастак.

— Разумно судишь, правильно, — наслаждался своим величием Николай Иванович, а сам на Ирину — зырк, зырк! И в голову не возьмет, что Владимир за его взглядом вдогонку пустил свой из-под навеса, понял, куда метит заместитель начальника шахты, покраснел, рассердился. — Надо иметь ко всему государственный подход, Федор Кузьмич, — продолжал Марчиков, вытирая пот с лица. — Между прочим, это я Фефелову предложил подработать отводы. — Посмотрев на Федора Кузьмича, он круто поменял разговор: — А что? У тебя после баньки ничего не найдется?..

«Противная морда, — проходя подумал Владимир. — Какой дурак его в руководстве держит?» А Федор Кузьмич догадливо засмеялся:

— Где-то было, Николай Иванович… Где-то было…

Марчиков выпил во дворе, без закуски, с удовольствием похлопал себя по груди и вовсе разговорился, захвастал на ухо Федору Кузьмичу:

— Мы тут с Дмитрием Степановичем посовещались… Я предложил ему столовую перестроить… Для рабочих будет свой зал, все кафелем обделаем, стеклом, как в ресторациях, и для себя закуток отгородим, тихий, скромный, без лишних глаз… Чтобы, допустим, пришел и спокойно покушал. Мы там, Кузьмич, с тобой вспомним молодость… — Марчиков подмигнул и продолжал громко: — Я тебя, Кузьмич, в обиду не дам. Ты меня знаешь… С квартирой вот… Какая квартира понравится — твоя… Мы с тобой свое поработали, слава богу…

Когда Зыков-старший исчез в доме за второй стопкой, его задержал на кухне Владимир, уперся глазами в подбородок отца:

— Зачем болтуна привел?

— Не твое дело! — ударил по столу кулаком Федор Кузьмич.

— Слушаешь — уши развесил, — упористо бегая глазами, цедил Владимир, — а он тебе заливает…

— Еще что! — взвизгнул Федор Кузьмич. — Прочь с глаз! Не твое это щенячье дело…

Владимир отступился, но ходил по двору темный, пружинистый, таская на плечах кадушку с углем. Шептал Ирине:

— Ступай в дом, а то этот боров тебя насквозь проглядит.

— Пусть смотрит…