Бери и помни

— У меня, кхе-кхе, теща, кхе-кхе, живет… Ей семьдесят лет, но еще сподвижна бабка. А потом, еще тещина дочка с мужем. Два сынка в росту, женить вот надо. Так что я прошу своего депутата замолвить за меня словечко где полагается, чтоб каждый из моих сродственников жилплощадь получил отдельную. В другом случае я на переезд не согласный. Буду жить до тех пор, пока под землю не провалюсь, когда вы там пустот наделаете, кхе-кхе…

— Дом у вас большой? — Илья с добросовестным вопросом.

— Дом, кхе-кхе, у меня середний, спаленка и гостина.

— Где же семья помещается?

— В пристроечке, на веранде утепленной. Кто где уместится. Я сродственников не обижаю, всех к себе подобрал.

От такого посетителя горчит у Ильи на душе. Ничего не обещает ему, провожать идет неохотно, возвратясь в дом, жалуется Марье Антоновне:

— Видишь, какой проныра. Родственников пригрел. Чтобы каждому квартиру достать. Хитра лиса, да ведь и заяц прыток…

Но особенно много неурядиц и жалоб было Илье Федоровичу по семейным вопросам. В первую неделю голова у Зыкова пошла кругом: там мужик буйствует пьяный, в другом месте, а до этого все казалось — тишь да благодать. Сам выросший в мирной семье, Илья не любил всякого хулиганства, а укротить словами это дело в считанные дни, понял, нельзя. Потому ходил на прием к председателю исполкома Соловьеву, просил соответствующих полномочий, чтобы штраф налагать на дебоширов, но Соловьев посмеялся только и отказал. Осталось памятью от этого посещения Андрюшкино подначиванье:

— Наш Илюшка под итальянцев работает… это у них там премьеры у президента полномочий просят, чтобы демонстрации разгонять…

3

Конечно, Илье Зыкову льстило бывать на сессии горсовета вместе с другими лучшими работниками города. Об иных он слышал — известные люди, слава за ними тянется по двадцать и более лет.

Были и другие, моложе, проще. Илья Федорович познакомился с токарем рудоремонтного завода Валерием Соснихиным, выбранным в горсовет вторично. Соснихину работа в Совете была не новой, и он охотно делился своими знаниями с Ильей Федоровичем.

После сессии Зыков невольно думал о себе и своих обязанностях. За несколько дней перед ним раздвинулся мир, и он почувствовал ясно и просто, что в этом мире недостаточно уметь отремонтировать машину и сделать за смену наибольшее количество ходок: в этом мире будет пусто и тихо, если думать только о своем доме, о родных и близких. Ему доверили дела города, и он обязан смотреть выше и дальше, и ему уже казалось, будто он умел смотреть выше и дальше, и вся его жизнь наполнилась новой сладостью и суетой заметно и незаметно для него самого.

— Быстро освоился, — бывало, говорил Владимир, когда Илья Федорович делился с ним и с Ириной заветными думками. — Ну, да ведь ты наш, зыковский…

Ирина с Владимиром вечером засиживались у Ильи Федоровича: Ирина готовилась здесь к завтрашним урокам, а Владимир читал на диване, но читал невнимательно, беспрестанно елозил по накрахмаленному диванному чехлу, мял его и получал выговоры от хозяйки:

— Чего как на гвоздях? Мне за тобой некогда прибираться. Сел — так сиди.

Илья Федорович наблюдал за Ириной и братом, и в иные минуты ему казалось, что оба они безмерно счастливы, когда вдруг, неизвестно с чего, принимались смеяться. Но в другие дни было тягостно на них смотреть, не верилось, что между ними что-то есть, так невнимательны и далеки они были друг другу. Особенно Ирина. Она совершенно холодела лицом, освещенная в углу слабым светом торшера, и сидела, углубясь в себя, решая одной ей известные вопросы.

— Чего ей не думать? Ей думать надо, — успокаивала мужа Марья Антоновна поздно вечером, когда оставались одни. — Она ведь, Ирина, все считала, что жизнь тяп-ляп. Начитайся разумных книжек и живи-поживай…

— Для чего ты такое говоришь, Машенька? — возражал мягко Илья Федорович и смотрел на жену. — Одно с другим совершенно не вяжется.

— У тебя не вяжется, а у меня вяжется. — Марья Антоновна садилась напротив мужа и рассуждала: — Подумай своей головой депутатской. Какие сейчас Ирине любовные забавы? Ей, слава богу, под тридцать. Ей мужа надо, семью. А какой из Володьки муж? Он еще как гусенок неоперенный, не смотри, что здоров, как бык.

Илья Федорович отворачивался и будто неохотно и в то же время торопливо пожимал плечами. Он выключал свет, ложился спать и думал: прибивалась бы уж Иринка к одному берегу, а то действительно… и сказать нечего…

На другой неделе после Нового года Зыков-средний возил раствор на стройплощадку. Возвращаясь в город порожним, он заученной дорогой катил на увал, когда заметил, что навстречу спускается пассажирская машина, беспомощно юля по стылой накатанной дороге. Илья Федорович не успел подумать, а нога плотно уперлась в тормозной рычаг. Покатив машину задом, он подставил нос несущемуся сверху автобусу — и только почувствовал, как по лицу шваркнули осколки разбитого стекла. Автобус будто прилип к капоту зыковского МАЗа, остановился вместе с ним, и тут же на дорогу высыпали испуганные безмолвные пассажиры.