Берия. Арестовать в Кремле

— Спасибо, товарищ Сталин, — Абакумов присел на угол стула, но не расслабился, был в готовности вскочить в любое время. — Уверен, товарищ Сталин. Все следователи доложили о том, что подсудимые уже дали соответствующие показания.

— Я думаю, таварищ Абакумов, надо всем карашо падгатовиться. Нэ надо спешить. Эта очен важный працесс. Верховный суд судит атветственных работников партии. Имейте это в виду, таварищ Абакумов.

Министр уловил в приглушенном голосе вождя скрытую угрозу в его адрес, и его тут же охватил страх; он попытался избавиться от страха, но ощутил, как страх пополз по всему телу, сковывая его члены так, будто его охватил огромный спрут и сдавил в своих стальных объятиях. Абакумов следил за выражением лица хозяина кремлевского кабинета, но, кроме холодного взгляда и хитроватого прищура, ничего не заметил.

Не знал министр, что в эти минуты Сталин, стоя рядом с ним, мысленно возвратился к лежащему в сейфе письму полковника Рюмина, испытывая, как все тираны, острое желание унизить, раздавить, поиздеваться над жертвой, когда Абакумов станет читать письмо своего подчиненного. Но в последний момент Сталин изменил решение: «Нэ будем тарапиться. Пусть закончит “ленинградское дело”».

— Рюмин тоже вам дакладывал?

— Рюмин доложил в числе первых.

— Ви сами всо праверьте тщателнейшим образом. Под вашу личную атветственность, таварищ Абакумов! Карашо. Вернемся к Рюмину. Какая у него падгатовка? Кем он работал раньше? — спросил Сталин, раскуривая трубку.

— Работал бухгалтером в райпотребсоюзе, потом был призван в армию и переведен в наше ведомство. Опыт следственной работы у Рюмина большой.

— Бухгалтер. Теперь начальник следственной части па асобо важным вапросам. Ви ему верите?

— Так точно, товарищ Сталин. Надежный работник.

— А он вам верит, таварищ Абакумов?

— Н-надеюсь, что верит.

— Карашо, таварищ Абакумов. У вас ко мне есть вапросы?

— Никак нет, товарищ Сталин. Разрешите идти?

— Идите, таварищ Абакумов.

— Слушаюсь, товарищ Сталин…

Всю весну и лето Абакумов лично производил допросы сорока четырех, добиваясь от каждого арестованного полного признания предъявленных обвинений, четкого ответа на предполагаемые вопросы председательствующего, нередко «выбивая» ответы с помощью своего огромного кулака.

4 сентября Абакумов и Главный военный прокурор Вавилов письменно доложили Сталину предложения по осуждению к высшей мере наказания — расстрелу Вознесенского, Кузнецова, Попкова, Капустина, Родионова и Лазутина. К 15 годам тюрьмы — бывшего секретаря обкома Турко, к 10 годам — заведующую отделом обкома партии Закржевскую и управляющего делами обкома Михеева.

Сталин, как и другие члены Политбюро, согласился с предложениями, и Политбюро приняло соответствующее постановление.

Суд был скорый и неправый — всего один день 30 сентября; обвиняемые, «осознав» свои «преступления», в состоянии, близком к потере сознания, признали себя виновными во всех «грехах». Около часа ночи 1 октября 1950 года председательствующий И. Матулевич огласил приговор. Приговор был окончательный и обжалованию не подлежал, и потому Матулевич отдал распоряжение о немедленном приведении приговора в исполнение. Час понадобился палачам на доставку Вознесенского, Кузнецова, Попкова, Капустина, Родионова и Лазутина в район Левашова, и в 2 часа ночи все шестеро были расстреляны в темном осеннем лесу на участке Парголовской дачи…

Но этим «ленинградское дело» не закончилось — по стране прошли шумные процессы, осудившие «сподвижников центральной группы»… Были расстреляны второй секретарь Ленинградского обкома Г. Бадаев, председатель исполкома Леноблсовета И. Харитонов, секретарь Ленинградского горкома партии П. Левин, сестра и брат Вознесенского — секретарь Куйбышевского райкома партии Ленинграда М. Вознесенская и министр просвещения РСФСР А. Вознесенский, председатель Госплана РСФСР М. Басов и многие другие… Аресты продолжались и в последующие годы до смерти Сталина.

В газетах, по указанию Маленкова, беспрерывно печатались «подвалы» о «тяжелых преступлениях кучки вредителей и диверсантов», о необходимости соблюдения всем народом революционной бдительности, об усилении империализма и агрессивных действий, о подготовке новой мировой войны. Оставаясь главным виновником трагедии уничтожения крупных руководителей России, Маленков еще долго продолжал поливать грязью невинных людей, всячески очерняя их деятельность, призывая к очищению государственного и партийного аппарата от «расхитителей народного добра, отщепенцев, двурушников и сепаратистов»…