Берко кантонист

Погуляв еще немного, часовой снова трясет Штыка за ногу:

— Эй, вставай! Даром, что ли, я с тебя грош взял? Велел разбудить, так вставай.

Штык, спустив ноги с нар, плачет и скребется:

— Да уйдешь ты или нет, дьявол? Подавись ты моим грошем!

— Ты, брат, не лайся. Я часовой — лицо служебное. Ну, спи. Сухо под тобой? Смотри, карасей не налови. А то за тебя ответишь!

Часовой, ворча, отходит и, выждав время, тихо крадется к Штыку и шопотом зовет его:

— Штык, а Штык! Жалко мне тебя стало. Возьми грош назад. А то ты уже очень сердишься.

Штык возится на постели, но не отвечает.

— Штык, а Штык, — шепчет Чебарда, — тебе гроша, что ли, жалко? На, возьми назад.

Вскочив, Штык хватает сапог и с размаху бьет им в лицо часового.

— Караул! — вопит часовой.

Кантонисты возятся на нарах, иные привстали и падают опять на подушки, сразу засыпая. Встал один лишь капрал третьего взвода. Не одеваясь, он подошел на зов часового.

— В чем дело?

— Да вот, господин капрал, сапогом меня по маске Штык ударил. Сам мне грош дал, чтобы я его в полночь взбудил — до ветру сходить: «А то, — говорит, — боюсь карасей наловить, квасу с вечера надулся». Я его будить, а он меня сапогом.

Капрал позевал, почесался и сказал:

— Вот что, братцы. Кончите это дело меж собою миром. Штык, ты одевайся и становись на часы за то, что Чебарду ударил, а ты, Чебарда, ложись спать.

— Да ведь, господин капрал, это он меня донял, не давал минутку уснуть.

— Ты его сапогом ударил?

— Ударил.

— Одевайся. А то доложу завтра — хуже будет.

Штык с тихим воем начинает одеваться.

— Хоть бы околеть скорей, — вопит он потихоньку, — хуже каторги. Другие помирают, а мне смерти бог не дает! Господи, пошли ко мне смерть!

— Все помрем, — утешает Штыка капрал. — Тише вой, ребят перебудишь.

— Так, стало быть, господин капрал, я сменился? — спрашивает часовой.

— Да. Штык, ты, достаивай за него, а там разбудишь Пенкина. Его черед?

— Его. Раз я сменился, то закурим! — Чебарда достает из-за голенища трубку и закуривает.

Капрал ушел. Штык сменяет часового.

— А я что-то разгулялся и спать не хочу! — говорит Чебарда, попыхивая трубочкой.

— Ложись, скотина, дрыхни…

— Так ты, пожалуй, мне спать со злости не дашь.

— Не дам, стерьва, — злобно шепчет Штык. — Ужо я тебе покажу! — грозит Штык, уходя коридор.

— Покажешь — посмотрим…

Чебарда выколачивает трубку и укладывается спать.

3. На вестях у генерала

Время шло день за днем. В природе все менялось. Менялся, сам того не замечая, Берко. Клены в садах роняли золотые листья. Вязы стояли еще в красных нарядах. Но уже в ветвях сквозило, показывая осенние дали. Близилась зима. Не один десяток пучков розог, нарезанных на поповых лугах в день прихода Берка в школу, был уже вынут из погреба, где розги хранились в прохладной сырости. Розги все же несколько подсохли, и их приходилось ставить в ушаты с водой, дабы смягчить. В среднем за год на каждого кантониста в батальоне падало около тысячи ударов. Берко получал то, что приходилось на его долю, и еще кой-что сверх этого. Лекарь лазарета и во второй раз выходил Берка, но заявил ему, что третьего припадка сердце Берка не выдержит:

— В третий несите его прямо в мертвецкую. Остерегайся, паренек, не серди начальников.

— Я-то их не сержу, но они сердятся сами.

Иногда Берку казалось, что на него начинают меньше сердиться. Берко не хотел стоять во фронте на молитве, за что каждый раз ему давали десять, к чему он скоро привык совершенно. Капрал ему кричал еще до зори: «Берко, на молитву!» И Берко, получив положенное, уходил подальше от греха. Со Штыком Берко прошел сначала одиночное ученье и теперь в десятке — старался наравне с другими тянуть носок ноги в учебном шаге. Дело это Берку не давалось. Ученье шло теперь в манеже, ибо начались осенние дожди.

— Смирно! — командовал десятичный ефрейтор. — Тихим учебным шагом в три приема! Ра-аа-аа-з!

Кантонисты осторожно выдвигают вперед левую ногу, стоя на правой.

— Вытянуть носок! — кричит ефрейтор. — Корпус держать прямо! Подбери брюхо! Грудь вперед! Тяни носок!

Носки всех левых сапогов вытягиваются к полу. Какой соблазн, пока ефрейтор тянет «раа-з», опереться на этот носок, неприметно для начальства!

Тут раздается команда: «Два-аа-аа!» И если шаркнешь носком по полу: «Оставить!» И снова: «Ра-аа-аа-з!»

— Два-а! Ногу выше! Выше ногу! В уровень живота! На ноге не дрожать! Корпусом не шевелить! Руки по швам! Выше ногу!

У Берка дрожит нога.

— Выше ногу! — кричит ефрейтор. — У кого там нога дрожит? Клингер! Ты, мерзавец, стоять не хочешь? Почему другие стоят, а ты не стоишь?

— У меня нос перетягивает, господин учитель, — весело кричит Берко.

— Не разговаривать! Два-а-а!.. Эх, Клингер, что ты ногой, как пекарь в квашне, тычешь! Не выйдет из тебя солдат, не выйдет.

«Так это не плохо, — подумал про себя Берко, — если не выйдет солдат».

Удачнее шли у Берка занятия в классах. Он усердно выписывал, скрипя по аспидной доске грифелем: «У мыши уши. Маша доила корову. Оса кусала Мишу».

Выписывая слова на доске, Берко вслушивался в то же время в словесный урок по грамматике в третьем, старшем разряде класса.