Читаем Беркуты Каракумов (романы, повести) полностью

Они собрали все магазины от автоматов, прихватили один лишний «шмайссер» — для Абдуллы, нагрузились гранатами с длинными деревянными ручками.

— Однако! — уважительно произнес Гусельников, оглядывая себя и товарища. — Что и говорить, сила!

Керим вознамерился было подорвать или поджечь мотоциклы, но Гусельников решил не задерживаться — и так шуму много, чтобы рассчитывать, что его никто не услышал и никто из немцев не появится здесь. Надо было спешно уходить, и они пошли.

— Где-то здесь поблизости озерцо должно быть, на карте оно обозначено, да и поблескивало, когда летели, — сказал Гусельников, — будем на него держать, как-никак ориентир.

В лесу было душно. Керим прихрамывал, обливаясь потом. Лило в три ручья и с Гусельникова. Натолкнувшись на родничок, они, не сговариваясь, сбросили комбинезоны, с наслаждением вымылись, не заботясь, что в таком виде их любой, самый никудышный фриц прищучить может.

После этого стало легче. Керим на ходу рассказал о своей встрече с немцами.

— Не слышно было выстрелов, — усомнился Гусельников и покосился на Керима. — Как сумел удрать?

— Не было выстрелов, — пробормотал Керим, снова ощущая, как в желудке поднимается волна тошноты. — Я их… ножом…

— Обоих?

— Да…

Помолчали.

Меж стволами деревьев блеснула прозелень озерной воды.

— Вот оно! Дошли!

— Точно, озеро… А дальше куда? Может, обойдем его: ты с одной стороны, я — с другой.

— Нет, парень, расходиться нам нельзя, в одиночку только богу, говорят, сподручно, да и то как сказать. Вместе пойдем.

Шли долго и осторожно, ожидая оклика или выстрела — территория все-таки была вражеская, — но кругом царило спокойствие, отдаленная стрельба, редкое аханье пушек, скрип «ванюш» — немецких шестиствольных минометов — все это находилось за какой-то гранью и не воспринималось всерьез.

Остановились передохнуть.

— Пожевать бы что-нибудь, — мечтательно сказал Гусельников.

Керим промолчал — ему есть нисколько не хотелось, жажда мучила, а фляги с водой они не догадались у немцев прихватить.

В кустах зашуршало. Керим мгновенно вскинул автомат на изготовку. Гусельников замешкался на полсекунды.

Из кустов подали голос:

— Это я, ребята… не стреляйте!

Голос был сабировский, но они продолжали стоять Напряженно, пока из кустарника не вылез штурман.

Поздоровались, похлопали друг друга по спинам, радуясь, что весь экипаж снова в сборе.

У Керима невольно вырвалось:

— Самолетик бы наш сюда!

Помрачнели, наново переживая гибель своего «Пе-2».

У Сабирова обошлось все благополучнее, чем у его товарищей, — приземлился нормально, в схватки вступать не пришлось.

— В рубашке родился, — позавидовал Гусельников. — Ты карту сохранил?

— Какой же я штурман без карты! — обиделся Сабиров. — Конечно, сохранил!

— При тебе? Или… в кустах спрятал?

— Не знаю, на что ты, командир, намекаешь, но карта со мной — вот она!

— Не сердись, Абдулла, это я к тому, что больно тихо ты в кустиках сидел… Ну да ладно, не сердись, давайте привязочку сделаем.

И они склонились над картой.

— Вот здесь мы, — сказал штурман, — если напрямую, то километров сто десять — сто двадцать от линии фронта.

— Мы ж не на самолете, — сказал Гусельников, — петлять придется.

— Тогда еще больше.

— М-да-а…

— Дед говорил, что, если спрямить заячьи петли, путь в три раза удлинится.

— Умный у тебя дед, Керим, да жаль, что опыт его нам не поможет… Сто двадцать километров — это всего-навсего двенадцать минут на «Петлякове». А ежели ножками…

— Ничего, Абдулла, дойдем и ножками, не журись. Верно, Керим? Азимут возьмем вот на это село. Придем — оглядимся. Я иду первым, Абдулла — вторым, Керим — замыкающим. Никаких разговоров, а то мы вроде как на пикник выбрались — никакой осторожности, гуляем себе разлюли-малина. Подниму руку — замирайте на месте. «Мессеров» тут, понятно, нет, но из-за любого дерева фриц может выскочить, а везение, оно такая штука, что раз повезло, два повезло, а на третий — загремел с колокольчиками.

— Давайте я впереди пойду, командир!

— Окажись мы в Каракумах, слова бы поперек не сказал. Однако в лесу, дружище, я немножко больше твоего разбираюсь. Веришь?

— Верю.

— Вот и молодец. Топаем полегоньку.

Много лет не ступала тут нога человека, листва палая слежалась толстым ковром и пружинила под ногой — идти одно удовольствие, не будь так душно. Но приходилось терпеть. Теперь если бы даже и встретился родничок, Гусельников вряд ли разрешил бы купаться. Он старательно обходил полянки, шел так, чтобы его тень ложилась на тень дерева. Керим даже позавидовал легкости, с какой ориентировался в вековом лесу Николай. Одно слово — сибиряк!

Внезапно он поднял руку.

Абдулла и Керим замерли, автоматы — на изготовку.

Заминка оказалась недолгой — Гусельников махнул рукой, и они двинулись дальше. «По своей земле идем как волки — след в след, — подумалось Кериму, — крадучись идем, вроде на разбой вышли, а разбойники-то — совсем другие». Тихо шелестели березки, словно шепотом передавали друг другу вести об идущих по лесу людях, а птиц почему-то не было слышно. Странно, почему затаились пичуги?..

Перейти на страницу:

Похожие книги

Вторжение в Московию
Вторжение в Московию

Весна 1607 года. Проходимец Матюшка вызволен из тюрьмы польскими панами, чтобы сыграть большую роль в истории русской Смуты. Он должен стать новым царевичем Димитрием, а точнее — Лжедмитрием. И пусть прах прежнего Лжедмитрия давно развеялся по ветру, но благодаря Матюшке мёртвый обретёт вторую жизнь, воссоединится со своей супругой Мариной Мнишек и попытается возвратить себе московский трон.В историческом романе Валерия Туринова детально отражены известные события Смутного времени: появление Лжедмитрия И в мае 1607 года на окраине Московского государства; политический союз нового самозванца с ярким авантюристом, донским атаманом Иваном Заруцким; осада Троице-Сергиева монастыря литовским гетманом Петром Сапегой и встреча его со знаменитым старцем Иринархом в Борисоглебском монастыре. Далее — вторжение в 1609 году польского короля Сигизмунда III в пределы Московской Руси и осада польскими войсками Смоленска, посольство короля в Тушинский лагерь.Знак информационной продукции 12+

Валерий Игнатьевич Туринов

Роман, повесть
Полет на месте
Полет на месте

Роман выдающегося эстонского писателя, номинанта Нобелевской премии, Яана Кросса «Полет на месте» (1998), получил огромное признание эстонской общественности. Главный редактор журнала «Лооминг» Удо Уйбо пишет в своей рецензии: «Не так уж часто писатели на пороге своего 80-летия создают лучшие произведения своей жизни». Роман являет собой общий знаменатель судьбы главного героя Уло Паэранда и судьбы его родной страны. «Полет на месте» — это захватывающая история, рассказанная с исключительным мастерством. Это изобилующее яркими деталями изображение недавнего прошлого народа.В конце 1999 года роман был отмечен премией Балтийской ассамблеи в области литературы. Литературовед Тоомас Хауг на церемонии вручения премии сказал, что роман подводит итоги жизни эстонского народа в уходящем веке и назвал Я. Кросса «эстонским национальным медиумом».Кросс — писатель аналитичный, с большим вкусом к историческим подробностям и скрытой психологии, «медленный» — и читать его тоже стоит медленно, тщательно вникая в детали длинной и внешне «стертой» жизни главного героя, эстонского интеллигента Улло Паэранда, служившего в годы независимости чиновником при правительстве, а при советской власти — завскладом на чемоданной фабрике. В неспешности, прикровенном юморе, пунктирном движении любимых мыслей автора (о цене человеческой независимости, о порядке и беспорядке, о властительности любой «системы») все обаяние этой прозы

Яан Кросс

Роман, повесть
Покой
Покой

Роман «Покой» турецкого писателя Ахмеда Хамди Танпынара (1901–1962) является первым и единственным в турецкой литературе образцом смешения приемов европейского модернизма и канонов ближневосточной мусульманской литературы. Действие романа разворачивается в Стамбуле на фоне ярких исторических событий XX века — свержения Османской династии и Первой мировой войны, войны за Независимость в Турции, образования Турецкой Республики и кануна Второй мировой войны. Герои романа задаются традиционными вопросами самоопределения, пытаясь понять, куда же ведут их и их страну пути истории — на Запад или на Восток.«Покой» является не только классическим произведением турецкой литературы XX века, но также открывает перед читателем новые горизонты в познании прекрасного и своеобразного феномена турецкой (и лежащей в ее фундаменте османской) культуры.

Ахмед Хамди Танпынар

Роман, повесть