В то утро приветствовать самую известную пару в мире на парижские улицы вышли от пятисот тысяч до миллиона человек, цифры зависели от того, кто считал – французская полиция или пресс-центр Белого дома. Учитывая холодные отношения де Голля с предшественниками Кеннеди, Эйзенхауэром и Рузвельтом, теплый прием, оказанный Кеннеди, был явным отступлением от правил. Де Голль считал, что все американские лидеры хотят лишить Францию ведущего положения в Европе и занять ее место. Однако он с удовольствием грелся в лучах славы первой пары, чьи фотографии украшали обложки всех французских журналов. Кроме того, помогала разница в возрасте, позволявшая де Голлю играть роль мудрого, легендарного человека, берущего под крыло молодого, многообещающего американца.
В десять утра чета Кеннеди сошла по трапу самолета на гигантский алый ковер, развернутый в аэропорту Орли. По обе стороны трапа президентского самолета выстроились республиканские гвардейцы. Де Голль прибыл в аэропорт, чтобы лично встретить Кеннеди. Генерал в двубортной пиджачной паре стоял выпрямившись во весь рост – сто девяносто три сантиметра – во время исполнения оркестром «Марсельезы».
Согласно «Нью-Йорк таймс», «эти двое весь день вместе перемещались по Парижу, старый и молодой, величественный и непринужденный, возвышенный и практичный, безмятежный и пылкий».
Когда колонна черных «ситроенов» двигалась по бульвару Сен-Мишель по левому берегу Сены, приветственные крики достигли такой силы, что де Голль попросил американского президента встать, чтобы люди могли лучше рассмотреть его. Лимузин был с открытым верхом, и, когда Кеннеди встал, толпа взревела от восторга. Несмотря на холодный ветер, Кеннеди был в легком пальто и без головного убора. Так же легко он был одет, когда, проезжая по Елисейским Полям, они попали под дождь.
За всей этой внешней бравадой скрывался человек, вступавший в самую важную неделю своего президентства, словно усталый, раненый главнокомандующий, недостаточно подготовленный и в недостаточной мере соответствующий тому, что ждало его в Вене. После залива Свиней Хрущев внимательно изучил все слабые стороны Кеннеди, и их оказалось предостаточно.
На родине Кеннеди столкнулся с расовыми беспорядками, вспыхнувшими в южных штатах: афроамериканцев переполняла решимость положить конец притеснениям, длившимся на протяжении двух столетий. Первоочередная проблема была связана с «Всадниками свободы». Их усилия по запрещению сегрегации в автобусах дальнего следования и поездах нашли весьма незначительную поддержку со стороны правительства Кеннеди и встретили противодействие большей части американцев.
Что касается Европы, то парижско-венская поездка Кеннеди была весьма рискованным предприятием, учитывая провал операции на Кубе, нерешенный конфликт в Лаосе и напряженность вокруг Берлина. Кеннеди не забывал о Берлине даже во время борьбы с расовыми беспорядками на родине. Когда отец Теодор Хесбург, член комиссии по гражданским правам, высказал недоумение в связи с нежеланием президента предпринять более решительные шаги по десегрегации, Кеннеди ответил: «Послушайте, отец, мне, возможно, придется завтра отправить в Берлин национальную гвардию Алабамы, и я не хочу делать это в разгар революции в США».
К прочим неудачам первого периода президентства следует отнести повторную травму спины, полученную во время церемонии посадки дерева в Оттаве; во время многочасового перелета в Европу боль усилилась. Он ковылял на костылях впервые с тех пор, как в 1954 году перенес тяжелейшую операцию на позвоночнике. Не желая разрушать созданный образ, он категорически отказывался появляться на костылях на людях, от этого боли в спине усиливались. Во время пребывания во Франции он испытывал страшные боли.
Джанет Трэвел, личный врач Кеннеди, сопровождавшая его в Париж, была обеспокоена не только усилившимися болями, но и тем, как лечение могло сказаться буквально на всем, от его настроения до выносливости во время поездки. Президенту, чтобы ослабить боль, приходилось по пять раз в день принимать ванну и стоять под горячим душем. Американцам было невдомек, что знаменитое кресло-качалка, стоявшее в Овальном кабинете, предназначалось для ослабления пульсирующей боли в пояснице, в которую врачи на протяжении почти десятилетия кололи прокаин, сильнодействующий обезболивающий препарат. Кроме того, Трэвел лечила его от хронического воспаления надпочечников, высокой температуры, повышенного холестерина, бессонницы, проблем с желудком, толстой кишкой и предстательной железой.
Несколько лет спустя Трэвел напишет, что Париж стал началом «очень тяжелого периода». В Париже она делала Кеннеди по два-три укола в день. Врач Белого дома, адмирал Джордж Беркли считал, что прокаин дает только временное облегчение, и когда проходит его анестезирующий эффект, то боли становятся еще сильнее, а значит, требуется увеличение дозы и более сильные наркотики. Беркли назначал физиотерапию и лечебную физкультуру, но Кеннеди предпочитал наркотики, которые быстро избавляли от боли.