Даже я, прозябающий на жалкой периферии, ибо не пишу ни пьес, ни театральных рецензий, даже контрамарок не получаю, – и то иной раз, бывает, надоблюсь для его благополучного существования – хотя бы для того, чтобы в качестве непосвященного подтвердить, что сезон наличествует, живет и состоит исключительно из посвященных и только ради них одних. Да что там, бывают мгновения, когда я, поддавшись мании величия, склонен полагать, будто на этом пиршестве духа я – единственный посторонний. Я и вправду не знаю, где еще сыщется чудак, которому столь же обстоятельно, во всех подробностях надобно излагать перипетии всех культурных событий, дабы он получал о них хоть смутное представление, и какие еще радости оставались бы на долю остальных участников этих событий, не имей они возможности хоть кому-то о них поведать. Ибо с тех пор, как даже противники существующего миропорядка становятся объектом, материалом, а то и апофеозом, главным аттракционом сезонных увеселений, вокруг не осталось охранителей, никого, кто не принадлежал бы к мятежному сообществу. Вот почему несведущий собеседник, а вернее, слушатель – здесь редкая и радостная добыча для всякого посвященного. Главная особенность берлинского общественного уклада как раз в том и состоит, что уклад этот образуют и поддерживают ярые его противники. В здешних краях безраздельно господствует бунтарский радикализм, почему-то (не иначе как из мазохистских побуждений) беспрестанно и жадно потребляемый и покупаемый объектами его нападок. В конечном счете критикуемые и критики сливаются почти до полной неразличимости. И не будь меня, непосвященного, как знать, может, эта неразличимость и впрямь достигла бы абсолютной полноты. Возможно, впрочем, что во мне говорит всего лишь дурное самомнение. Но до тех пор, покуда все вокруг столь же усердно будут осаждать меня своей осведомленностью, я поневоле сохраню за собой этот особый статус стороннего наблюдателя. В коем статусе мне время от времени предоставляется возможность лишний раз утвердиться. Ибо иногда даже не как гром среди ясного неба, а скорее как молния из грозовой тучи, ударившая в путника в чистом поле, меня настигает приглашение на какое-нибудь общественное событие, и я, ввиду невозможности от этой молнии укрыться, бываю вынужден приглашение принять. И неизменно в толпе всезнающих знаменитостей находится множество доброхотов, которые, даже пренебрегая риском быть мной не опознанными или, хуже того, перепутанными, спешат наперебой поведать мне историю, которая предшествовала событию и разыгрывалась за кулисами. В самой истории я сомневаюсь куда меньше, чем в существовании «кулис». Ибо они превратились не более чем в устойчивую метафору, упорно не желающую исчезнуть из ленивого на перемены речевого обихода, хотя из реальной жизни исчезли давным-давно. А если где и сохранились, то лишь благодаря тому, что в театрах, хоть они теперь все больше смахивают на сталепрокатные цеха, частная жизнь все еще подвергается огласке под тем предлогoм, что существа театрального племени, дескать, фигуры публичные. Некий автор, широко известный в узких кругах, пользуясь случаем полагает нужным рассказать мне о своей новой драме, а тем самым заодно исчерпывающе проинформировать меня о литературных тенденциях текущего сезона. Ибо я ни секунды не сомневаюсь, что его драма вдохновенно перепевает модные темы, волнующие всех остальных его литературных собратьев. Там наверняка описываются «сексуальные проблемы молодежи» в буржуазной или, что тоже возможно, тюремной среде, и походя затрагивается вопрос становления и общественного положения «современной женщины». Как и во всей литературной продукции нашего времени, тенденция у этого сочинения одна – актуальность любой ценой, а еще стремление доказать, что никакой другой тенденции оно знать не желает. Изготовляется продукт с той же скоростью, с какой его затем вместе со всеми его проблемами схарчит публика. Ибо проблемы эти – для разнообразия их иногда именуют вопросами, – разумеется, «обжигающе злободневны». Едва такая проблема объявилась, ее без промедления надо «охватить» и «рассмотреть» – в форме романа, пьесы или, на худой конец, в виде так называемых анкет, когда на страницах прессы знаменитости отвечают на вопросы.