— Директором — главой департамента К1 — является контр-адмирал фон Эйкштедт. Это пост больше административный. На нем — планы, работа с верфями, согласования цен. И, конечно, при определении концептуальных моментов, как по типам кораблей, так и по программам кораблестроения, слово Эйкштедта решающее. После Тирпитца, естественно. Но в вопросе непосредственного проектирования Рудольф первая фигура. Пока, во всяком случае. И я согласен: разговор шефу вашего МТК, несомненно, предстоит интересный.
— Жаль только, что нам его услышать не придется, — делано вздохнул Василий.
— Так, а в чем проблема? Разве после их общения Вы не сможете найти возможность доверительно порасспросить обо всем своего бывшего командира?
— Конечно, мы с Всеволодом Федоровичем в хороших отношениях, но не настолько, чтобы я мог позволить себе подобное. Для меня это выглядит неэтичным. Возможно, Вы, как журналист, более свободны от условностей, Эрнст, и поэтому так не считаете, но…
— Вот как? А с точки зрения офицера ИССП?
— Это иное. Нужны веские основания. Здесь не тот случай. И наше любопытство вряд ли будет удовлетворено, любезный граф.
— Мне кажется, или я наконец-то понял Вас, Базиль? Поразительно, но передо мной стоит разведчик-моралист… — «уколовшись» о красноречивый взгляд Василия, Ревентлов в полголоса рассмеялся, примирительно протягивая руку, — Не обижайтесь же, ради Бога, мой дорогой. Настырное любопытство — оборотная сторона моей профессии.
В наше время информация правит миром. Да, через феномен общественного мнения. Но первична — именно информация. И чтобы овладеть ею и иметь возможность творчески использовать, порой, действительно забываешь о многих ограничениях. И даже о рамках приличий. Есть такие поприща, где в белых перчатках успеха не добиться. Согласны?
Возможно, именно поэтому я вышел в отставку, Базиль. Хотя временами и сожалею об этом, — Ревентлов печально усмехнулся, — Но у свободы есть свои плюсы. Кстати, о том, что все эти условности, традиции, сословные и должностные поведенческие клише для свободной личности лишь тяжкие вериги, Вам много лучше меня сможет рассказать моя дорогая сестренка, Франциска. Я вас непременно познакомлю. Как-нибудь. Ей нравится открывать глаза на этот мир талантливым и умным, но излишне зашоренным людям.
Что же до вызвавшей наш общий интерес беседы, проходящей сейчас за закрытыми дверями, полагаю, можно о ней никого не расспрашивать. Много не потеряем. Лично мне ясно и так, о чем пойдет разговор. Строго по секрету: Экселенц на днях рвал и метал из-за того, что ваш флот упрямо не желает заказывать частным фирмам Германии постройку линкоров. Ему доложили, что царь Николай вознамерился работать в этом направлении с Виккерсом. Суверена это здорово задело за живое, а он не из тех, кто молча таит обиды.
Я думаю, «русского Нельсона» сейчас хорошенько ставят на орехи. Ходят слухи, что именно с его подачи Захароф получил от царя-батюшки карт-бланш. Вот пусть теперь и объясняется: почему мы, без пяти минут союзники России, болтаемся за бортом, а греко-британский проходимец загреб себе весь банк. Согласитесь, Базиль, отдавать такие деньги своим без пяти минут врагам, как минимум, не слишком разумно. Да, к тому же, едва ли тактично по отношению к нам, вашим искренним друзьям. Или я не прав?
Ответить напористому графу было чем. Но Василий не успел. Внезапно возникшее движение в мансарде, топот, отрывистая речь рапорта офицера, бдящего выход на балкон, и совпавшее с этим, словно перед сменой театральных декораций, появление массовки в виде озабоченной команды прожектористов, бесцеремонно прервали сиесту с разговорами теплой компании Пригера. Похоже, начиналось обещанное Ревентловым шоу, а значит, пора было «сматывать удочки» и спускаться вниз.
Ага. Только, щас-с-с…
Широкое, двухстворчатое окно мансарды внезапно распахнулось, и зычный голос кайзера внес в сценарий их ретирады определенные коррективы:
— Так вот где прохлаждаются мои моряки! Великолепно. Эти хитрецы бросили дам на произвол армейцев, а сами нашли ветерок на верхнем мостике? Кстати! Как я вижу, и наш неподражаемый капитан фон Балк тоже здесь?
— Так точно, мой господин!
— Базиль, не грохочите так каблуками. Мы сейчас не на службе. Господа, вы можете спускаться в партер, на набережную, а мы постоим немного тут, на галерке…
Эй, Базиль! А Вы куда? Постойте, я Вас не отпускал. Ну-ка, ступайте к нам. Идите же, идите! Не стойте столбом, черт подери!..
Ха!.. Вы взгляните-ка на него! Нет, конечно, можно и так, прямо через подоконник перемахнуть. Я сам, когда был мальчишкой, часто так делал…
«Положим, не так. Чтобы именно так, по-зрячему, входить в окно, надобно кое-что усвоить теоретически, а потом закрепить практикой регулярных тренировок. Ну, да ладно, главное, никого не зацепил, ногу никому не отдавил. Но Бюркнер, похоже, до сих пор не понимает, как у меня получилось вписаться в щелку между ним и Петровичем, никого не помяв при этом.
Однако, здравствуйте. И… проехали. Со свободными-то лапками это элементарно, господа. Вам бы с парочкой „Вихрей“ в руках попробовать…»