Берлин: тайная война по обе стороны границы

Едва закончилось занятие, а нас уже ждала работа по графику. Мы с Рамзаевым быстро сели на трамвай, идущий от Карлсхорста в район Обершеневайде. Устроились на сидении, ехать было минут 30–40. Вот тут в трамвае неожиданно и получилось естественное продолжение урока немецкого языка, только что прерванного очередным выступлением Селезнева. Напротив нас сидела молодая со вкусом одетая женщина, интеллигентного вида. Вместе с ней — аккуратный и опрятный ребенок. Малыш в возрасте примерно четырех лет, увлеченно лопотал, показывая маме пальчиком, рассказывал все, что он видит из окна трамвая. Но как удивительно чисто, ясно и разборчиво он говорил! Заслушаешься! Я обратил внимание Рамзаева на малыша, ведь мы только что с урока сорвались:

— Слушай внимательно, как он произносит отдельные слова, звуки.

Рамзаев тоже вслушался в речь ребенка.

— Ну, надо же! Все ясно и понятно, — сказал он восхищенно. — Между прочим, — заметил он мне, — малыш говорит лучше тебя, Аркадий, хоть ты нас и учишь! — чем ущипнул мое самолюбие.

Потом еще заинтересовано послушал речь ребенка, и у него непроизвольно вырвалась восторженная реплика:

— Вот это да! Такой маленький и так хорошо говорит по-немецки! — и при этом даже хлопнул себя руками.

Мать ребенка, видя наше восхищение ее сыном, неожиданно для нас обратилась к нам на ломаном русском языке. Она сказала, что в основном поняла смысл нашего с майором разговора, что мы едем с какого-то занятия по изучению немецкого языка. Но она не поняла фразу, начинающуюся словами «такой маленький…».

Я перевел дословно. Женщина от души расхохоталась на весь трамвай. Сказала, что очень довольна, что нам понравился ее малыш и его речь. Она рассказала нам подробно, уже по-немецки, что для того чтобы получить такую чистую речь у ребенка в этом возрасте, с ним нужно работать и работать!

— Мой, например, когда стал говорить, ужасно торопился, обрадовавшись, что может излагать свои мысли и имеет возможность поделиться впечатлениями. Не договаривал слова, глотал окончания, не излагал до конца начатую мысль, а перескакивал с одной мысли на другую, нечетко произносил звуки. Сейчас мы работаем с ним над проблемой плохих и хороших слов, какие слова допустимо употреблять дома, но не в обществе. Вот смотрите, опять!

При этом мальчик рассказывая об увиденном в окне грузовом автомобиле, употребил слова: «Кук маль мути!» (Посмотри, мама!). Она хлопнула его по плечику и спокойно сказала:

— На людях, в обществе, не говорят «Кук маль», а нужно говорить «Зи маль», повтори.

Мальчик послушно повторил:

— Зи маль, мути.

Она назидательно сказала малышу:

— Если ты еще раз скажешь на людях «кук маль», то не получишь в обед сладкого на десерт.

Я перевел ее беседу с малышом Рамзаеву, на что он отреагировал словами: «Вот это мама, вот это воспитание!»

Оставив ребенка, мама обратилась ко мне:

— Скажите майору, он, видимо, ваш начальник, что ваш немецкий хорош. Но… как вам сказать… — она замялась. — Вы знаете разницу между терминами «angelemt» и «angeboren», что значит «выученный» и «врожденный»?

— Да, я это знаю, — подтвердил я.

— Так вот, ваш немецкий «angelernt» — хорошо выучен. Если к вам прислушаться, то это заметно. А у моего мальчика, что вас так восторгает, немецкий язык «angeboren» — врожденный. А это для специалиста большая разница!

Ну, вы скажите, не язва ли был этот мой наставник Миша Рамзаев, который устроил мне дополнительный экзамен в трамвае в отместку за свои муки на наших занятиях?

Позже я проштудировал словари — обычные и толковые (тоже, скажу я вам, толковые словари читать вредно тем, у кого повышенное самомнение). Так вот, некоторые авторы толковых словарей даже дают такое «вредное» толкование этого термина, что значение слова «angelernt» имеет оттенок «посредственный» (посредственные знания изучаемого языка). Значит, все зависит от того, с какой меркой подходить к этим знаниям.

Я лично при оценке своих знаний иностранного языка стал исходить из оценок, данных собеседницей в берлинском трамвае и толковым словарем. Это надежно избавило от излишних иллюзий и «головокружения от успехов». По службе за все годы я не получил каких-либо нареканий по части владения иностранным языком. Наоборот — именно этот уровень знаний и послужил причиной моего участия в некоторых «общественных» делах и острых чекистских мероприятиях, не входивших напрямую в мои должностные обязанности. Однажды, в сердцах, мой бывший начальник возмущенно спросил меня: «Ты где работаешь? У меня или по поручению!? Я тебя на месте вижу меньше, чем других!» Что поделаешь, все это было.

Ведь у военнослужащего не спрашивают, чего он хочет, а говорят ему, где он нужен и что должен делать для решения задач, которых нет в его должностных обязанностях, но есть у управления в целом.

А беседу в берлинском трамвае с дамой и ее очаровательным малышом я часто вспоминаю даже сейчас — будучи на пенсии. Очень поучительным и запоминающимся было ее содержание в части моего уровня владения немецким языком. Чтобы не зазнавался. Мало ли, что там другие говорят.