Берлинская латунь

С двенадцатым ударом площадь взорвалась, где-то совсем рядом ударила настоящая артиллерия. У меня тут же заложило уши. Прямо над нашими головами с треском разлетались ослепительные звезды – ярко-малиновые, золотые, изумрудные. На наши головы сыпался золотой дождь, сверкая, словно богатый улов волшебной сети. Мы пили шампанское и снова целовались. На той стороне рядом с баром что-то рвануло, мощно, с оттягом. Вверх, хрипя и плюясь искрами, понеслись огни. Наверное, это и был «Тропический гром».

Старикан с внуком лет семи раскладывал рядом свою пиротехнику. Ракеты размером с охотничий патрон, красные, с хвостиками бикфордова шнура, были привязаны к полуметровым палкам. Дед вставлял палку в пустую бутылку, внучок поджигал запал.

– Господи, как я хочу такую! – горячо прошептала Мария мне в ухо.

Я подошел, учтиво поздравил пиротехников с Новым годом. Достал бумажник, вытянул какие-то бумажки. Мальчишка спросил у деда, тот кивнул. Пацан протянул мне ракету.

– Найн, найн! – Дед отвел мои деньги ладонью. – Дас ист айн гешенк![16]

Я сунул мальчишке купюру в карман, Мария наклонилась, чмокнула его в лоб. Вокруг нас громыхал пиротехнический ад.

– У меня есть план! – сжимая ракету, прокричала Мария. – Бежим!

В фойе гостиницы бродил праздничный люд, отельфюрер Николай – наш красавец Фредди Меркьюри – откупоривал бутылку шампанского, болтая с двумя дамами, у елки сновали какие-то припозднившиеся дети. Мы поднялись на последний этаж, остановились перед дверью. Тут располагались массажные кабинеты, сауна, парилка, комната отдыха. Мария достала наш ключ – магнитную карту, сунула в щель. Загорелся зеленый глазок, замок щелкнул и открылся.

– Не зажигай свет! – прошептала она. – Иди за мной!

Черный пол вспыхивал квадратами отсветов из окон, казалось, мы крадемся по волшебному льду. По потолку калейдоскопом плыли чудесные краски, наливались светом и медленно гасли. Пальба на площади не стихала, муниципальная артиллерия дала отбой, за дело взялись местные энтузиасты.

Миновали массажные кабинеты, вошли в комнату отдыха. Мария открыла дверь на террасу – она выходила в колодец двора.

– Шикарный вид! – шепотом съязвил я, оглядывая угловатый силуэт черных крыш, загораживающих полнеба.

– За мной! – Мария перелезла через загородку и оказалась на крыше.

– Ты что, с ума сошла? – В руках у меня была ополовиненная бутыль «Моет» и наши бокалы. – На крышу я не полезу…

– Давай-давай! – Мария поманила меня палкой с ракетой. – Я тут все разведала еще вчера. Совершенно безопасно, загородки – дойче инжениринг! А вид – обалдеть!

– Нет-нет. – Я стремительно трезвел. – Мокрая жесть, ржавые поручни… Ты что? Нет, нет. И потом я высоты боюсь. Нет. Давай возвращайся, посидим тут, вот удобные шезлонги… Стол, видишь?

Мария молча выпрямилась, наверное, разглядывала меня, я различал лишь ее силуэт. Небо от дыма и ракет покраснело и стало цвета томатной пасты. Я не врал: высота на самом деле действует на меня не лучшим образом. Парализующе.

– Где твоя русская удаль? – Мария пыталась шутить, но уже начала злиться. – Где, как ее, эта ваша бесшабашность? Я же не в русскую рулетку предлагаю играть! Безопасная крыша! Отель пять звезд, все в лучшем виде! Ты русский или что?

– Я гражданин США, и, пожалуйста, пожалуйста, вернись сюда! Ну что за ребячество? Мария, я тебя прошу!

Не видя ее лица, я мог лишь догадываться. Мария молчала.

– Знаешь… – начала она и задумалась.

От этого «знаешь», от ее тона мне стало не по себе.

– Знаешь, тут дело не в крыше… – Она сделала паузу. – Я ведь не чокнутая дура, скакать по карнизам в поисках острых ощущений. Ты ведь знаешь…

Я пожал плечами.

– Там, на площади, я загадала желание. Про нас, понимаешь? Про тебя… И если я не говорю про музыку, про твою руку – это не значит, что мне плевать! Я могу тебе помочь, но я не могу тебя спасти. Только ты сам можешь. Никто, кроме тебя. Понимаешь?

Я кивнул; что я мог сказать?

– Я не хочу следующие сорок лет сидеть и горевать о твоей рухнувшей карьере. Гладить по головке, чесать за ушком и перебирать вырезки из твоих пионерских газет.

– Нет никаких вырезок.

– Есть! В твоей голове! В мозгу! Вырезки, статьи, овации… Выходы на бис! Ты ведь этим и живешь. Не собой нынешним живешь, а тем, которого уже нет, – лауреатом, солистом, вундеркиндом. А себя нынешнего ты ненавидишь – ненавидишь и презираешь. А я не хочу с таким жить… Не хочу, понимаешь?

От Бранденбургских ворот катился упругий басовый ритм, гулко ухала задорная музыка. Наверное, дошла очередь до шведов. Мне стало тошно, я бы заплакал, если бы помнил, как это делать. Мария оказалась права: мне снова до слез было жаль себя.

Подошел к загородке, Мария молчала. Мои руки были заняты, я неуклюже обнял ее. Дух гари смешался с ее запахом.

– Знаешь… – прошептала она, я едва расслышал, – когда любишь, надо просто верить. Закрыть глаза, взять руку и пойти за тем, кого любишь. Не спрашивая. Просто пойти.