Берлинская латунь

У Бранденбургских ворот нам с трудом удалось вырваться, толпа уплотнилась и уверенно втекала в огражденный турникетами проход. Там, за воротами, на площади в одиннадцать квадратных километров, все уже было готово к самому грандиозному гульбищу на территории Европы: три сцены, сотни баров, сотни туалетов. Миллион человек, у каждого второго в рюкзаке – упаковка «Тропического грома».

– Слава богу, такое у нас не устраивают. – Мария осторожно поправила волосы. – Представляешь, что бы натворил миллион пьяных американцев?

Я представил и согласно хмыкнул, хотя подумал вовсе не об американцах.

Берлин в темное время суток отличают участки неожиданного и полного отсутствия освещения. Даже в центре. В районе Потсдамерплац мы угодили в одну из таких черных дыр.

– Где эти чертовы фазаны? – Я наступил на что-то мягкое.

– Какие фазаны?

– Фазаненштрассе, – ответил я, оттирая невидимую мерзость с подошвы. – Кабак этот чертов.

Тут сбоку что-то взорвалось, громко и неожиданно, я пригнулся и выругался. Завизжали девицы, отозвались зычные голоса юных хулиганов. Началась мелкая пальба из хлопушек, кто-то пустил шутиху. Ракета, шипя, взвилась и с треском разлетелась бледными искрами.

– Не-е, это не «Тропический гром». – Мария нащупала мою ладонь. – Пошли.

Фасад ресторана «Отто», очевидно, не ремонтировали со времен Веймарской республики. Перед входом толпились празднично одетые курильщики. Бросив лет шесть назад, я относился к курящим с пренебрежительным раздражением.

– Фрау Вестбрук? – Старик с красивым лицом ловеласа церемонно выставил руку, словно приглашал Марию на тур вальса.

Мария радостно улыбнулась.

– Добро пожаловать в «Отто»! Мистер Вестбрук?

Я решил не разочаровывать старика и скупо кивнул. Он галантно проводил нас к столу. Мария с детским восторгом шепнула мне:

– Откуда он узнал, что это я?

Я хотел сострить, но благоразумно промолчал.

Стол оказался крошечным, не больше шахматной доски. Я мог поцеловать Марию в губы, просто наклонившись вперед. До наших соседей справа и слева я мог дотянуться, не вставая со стула.

– Как уютно, господи!

Она сжала мою ладонь. Это был превентивный ход, с таким же успехом можно было назвать уютным переполненный автобус. Я принял моментальное и единственно верное решение:

– Да. Очень. Очень уютно.

Я, разумеется, мог сказать правду. Что здесь тесно, количество гостей вдвое превышает нормы пожарной безопасности, что здесь шумно и светло, как в привокзальном туалете, что холсты с разномастной мазней вперемежку с фотографиями напоминают студенческую общагу художественно-графического факультета, что средний возраст гостей приближается к ста, что пользоваться детской мебелью очень неудобно, что… да много что еще. Я мог сказать правду и угробить наш новогодний ужин.

Возник вертлявый брюнет с хамскими глазами и небрежной бабочкой, сунул нам картонки меню. Меню оказалось на французском. Мария с опаской взглянула на меня, быстро сказала:

– Я учила французский, все очень просто. Сейчас… Вот это…

В предбанник у туалетной двери был втиснут стол, там некто, похожий на моряка, ласкал томную девицу с парафиновым лицом. Над ними висел фотопортрет Ива Сен-Лорана.

Вино поправило ситуацию, я плеснул в бокал Марии еще, наполнил свой до половины. На соседке слева был меховой жакет, застегнутый камеей. От меха тянуло мертвым зверем. Дальше белела чья-то оголенная до поясницы спина, вялая, с россыпью старческой гречки по лопаткам.

– Может быть, за этим самым столом пила абсент Марлен Дитрих! – Мария таинственно улыбнулась.

– Да. Вполне может быть. Вполне.

За столом справа ужинал дородный африканец в дорогом костюме и с повадками дипломата. Он обращался по-французски к своей сотрапезнице, дебелой тетке, точной копии вермееровской «Молочницы». Она чинно кивала, беспрестанно промакивая губы салфеткой. В углу шумела компания стариков богемного вида – остатки седых локонов, фрачные пары, пестрые жилеты, цветные галстуки. На сушеной даме, похожей на стрекозу, было накинуто фривольное боа из крашенного голубым страуса.

В промежутке между закусками и жарким выяснилось, что наша меховая соседка – прокурор округа Грюневальд. Об этом сообщил ее спутник, шустрый дедок с хитрым прищуром курортного шулера. Ужинать почти вплотную и не перекинуться парой фраз казалось просто невежливым. Мы разговорились. Прокурорша отказывалась много пить, у нее на завтра было назначено важное слушание. Дедок заказал вторую бутылку мозельского и требовал гульбы на всю катушку.

– Видите ту даму? – Прокурорша кивнула головой в сторону крашеного страуса. – Это правнучка Мунка. Который «Крик». У нее был жуткий роман с внучатым племянником Аниты Бербер… Вон тот высокий джентльмен, видите?

– Анита Бербер, – подалась к ней Мария. – У Отто Дикса, кажется, есть портрет?