Берлинский дневник (1940-1945)

Наконец-то: долгожданный «День Д!» Союзники высадились в Нормандии. Нам столько твердили про пресловутый Atlantikwall[169] и про то, как якобы несокрушима оборона; что ж, теперь посмотрим! Но страшно подумать, сколько еще жизней унесет этот последний раунд..[170] Мы ведем очень тихую жизнь, ходим друг к другу пить чай. Кажется, я тут единственная, кто более или менее доволен. Так хорошо знать, что можно всю ночь проспать спокойно. Конечно, мне легче, чем другим, потому что, когда в этих стенах становится совсем уж душно, я получаю телеграмму из Берлина от Адама Тротта или сама придумываю какое-нибудь мнимое там совещание и сажусь на поезд, ни у кого уже не спрашивая разрешения. Теоретически это запрещено, но все так привыкли к тому, что я периодически исчезаю на несколько дней, что даже Бютнер больше не протестует.

Берлин. Среда, 14 июня.

Придя сегодня утром на работу, я узнала, что меня вызывают в Берлин на совещание у д-ра Сикса, которое состоится завтра. Я села на дневной поезд и приехала в Берлин к ночи; здесь обнаружилось, что Лоремари Шенбург отослана обратно в Круммхюбель, так что мы разминулись.

Четверг, 15 июня.

Живу у Герсдорфов. Теперь, когда я приезжаю в Берлин, каждый раз всего на несколько дней, я предпочитаю жить в городе, а не ездить ночевать к Бисмаркам в Потсдам.

Завтракала и ужинала с Марией. Сегодня вечером мы были одни, так как Хайнц дежурит в комендатуре. Только что начался воздушный налет. Всегдашние фугасы, которых я боюсь гораздо больше, чем обычных бомб, хотя их каждый раз сбрасывают всего около восьмидесяти.

Пятница, 16 июня.

Д-р Сикс сейчас в Стокгольме, и я должна дожидаться его возвращения. Так бывает часто: придя в ярость, он вызывает меня из Круммхюбеля, а к моменту моего приезда обычно уже забывает, чего он от меня хотел, и тогда я могу несколько дней пожить спокойно.[171]

Джаджи Рихтер возмущается тем, что Сикс все время к нам придирается, но Адам Тротт считает, что наши проблемы — сущие пустяки по сравнению с его собственными теперешними заботами, и он совершенно прав. Мне часто бывает стыдно и обидно, что не занимаюсь всерьез чем-нибудь действительно стоящим, но что я, иностранка, могу поделать?

Суббота, 17 июня.

Сегодня вернулся д-р Сикс; он немедленно затребовал Джаджи Рихтера и меня к себе в кабинет, чтобы обсудить новое иллюстрированное издание, которое он задумал выпускать. Он просто не понимает, что уже не существует технических возможностей для выпуска какого бы то ни было издания, с иллюстрациями или без: все, кто для этого необходим, давно мобилизованы, так что это все пустые разговоры.

Воскресенье, 18 июня.

Приехал друг из Парижа с письмами от Джорджи и Антуанетт Крой. Она только что вышла замуж за доблестного, увешанного орденами офицера по имени Юрген фон Герне.

Понедельник, 19 июня.

Утром была на работе. Я перестала ходить туда регулярно. Дело в том, что здание столько раз бомбили и все работают в такой тесноте, что никто не возражает, если я не претендую на отдельный стол. Обычно я располагаюсь в секретариате Джаджи Рихтера, но там работают четыре девушки и они так шумят — иногда даже заводят граммофон или гадают друг другу, — что я ничего не могу довести там до конца. Поэтому я просто вхожу в курс дела, вижусь с друзьями, забираю иностранные журналы, сколько смогу, и направляюсь обратно в Круммхюбель.

Обедала у Зигрид Герц. О ее матери с момента ее ареста ничего не известно. Предполагается, что ее отправили в гетто на Востоке.

Графиню Герц отправили в «образцово-показательное гетто» Терезиенштадт — концлагерь в традициях «потемкинских деревень», куда время от времени привозили иностранных посетителей и который, если не обращать внимания на вооруженных охранников, выглядел почти как обычное поселение. Графиня Герц была одной из тех немногих, кому удалось выжить.

Ужин с друзьями. Я была единственной женщиной; сейчас это в порядке вещей, ведь большинство женщин уехало или эвакуировано из Берлина из-за налетов.

Круммхюбель. Вторник, 20 июня.

Вернулась утренним поездом. Нашла, что в доме поселилась Лоремари Шенбург и одна ее венгерская кузина.

Лоремари не ладит с нашим домоправителем: тот все время звонит и жалуется Бланкенхорну. Он говорит, что чувствует себя, как няня при непослушном ребенке. Лоремари действительно порой переходит все границы: стирает свитера, кладет их сушиться на постель и забывает убрать. Наутро вся постель мокрая, вплоть до матраса. Нам так повезло, Бланкенхорн был к нам так добр — хотя бы уже тем, что позволил нам здесь жить. Право, ей следовало бы вести себя тактичнее.

Среда, 21 июня.

Бланкенхорн объявил, что сегодня вечером придет и будет нам читать вслух. В прошлый раз он читал Ронсара; у него хороший вкус, и он прекрасно читает, по-немецки лучше, чем по-французски. С ним интересно поговорить, у него совершенно независимый ум, но остается ощущение, будто он ожидает крушения прежде, чем отважится схватиться за руль. Этим он очень отличается от Адама Тротта, что, возможно, и объясняет их дружбу.

Четверг, 22 июня.