Берлинское кольцо

Унылый тон, с которым излагал условия своей работы Галицын, поразил Ольшера. Старик выброшен на свалку, его топчут, и он даже не чувствует чужих ног… И в то же время этот выброшенный на свалку князь знает о тайне Ольшера. Пусть не все знает, но имя унтерштурмфюрера ему известно. Кто-то напомнил. Кто и зачем?

– Саид Исламбек – это особое соглашение?

– Да.

«Немцы и американцы ведут работу по нескольким каналам, и не только работу, но и проверку. Его, Ольшера, проверяют. Неприятная, весьма неприятная ситуация!»

– И вы считаете возможным поделиться своим приобретением со мной, человеком, которого так мало знаете?

Разоблачение не смутило Галицына.

– Вам это нужно, и вы заплатите за покупку, – откровенно изложил он свою точку зрения.

– Но один товар в двое рук? – напомнил о честности Ольшер.

– Перестаньте, гауптштурмфюрер! Все равно они перепродадут мою информацию, и перепродадут в три раза дороже, и притом не в одни руки, а в несколько сразу…

Излагая элементарные истины своему собеседнику, князь не забывал о коньяке и закусках. Ел он аппетитно, ел много, и чувствовалось, что такой, как сегодня, ужин ему предлагают не часто, далеко не часто.

– Они заработают на мне, – продолжал Галицын. – Эта шайка удерживает с нас, рядовых информаторов, по 50–60 марок. Ведь по ведомостям каждому полагается 150–200 марок, англичане платили даже по 300 марок, а где они, эти 300 марок? Здесь, в «Тройке», в «Дону», в «Мазурке»! У Романова, Ольгского, Паремского кругленькие суммы в банках… В Швейцарии и во Франции. Между прочим, немцы нашу информацию тоже перепродают англичанам и американцам… Сплошная спекуляция!

«Но я, я даю им целое богатство, – взбесился от обиды Ольшер. – Моя тайна стоит миллионы. Сеть вторжения! Готовая армия в тылу противника! Нет, так просто не расстаются с миллионами!»

– Кто назвал вам имя унтерштурмфюрера? – потребовал Ольшер у князя.

– На это я не могу ответить, – по-деловому объяснил Галицын. – Да вам и не нужен назвавший. Тем более, что сведения оперативники получили от работников бывшего Туркестанского национального комитета…

– Из Мюнхена?

– Так точно… Там штаб теперь, и во главе его опять Баймирза Хаит и Вали Каюмхан. Мы покупаем у них, они у нас, взаимная выгода.

– А кто из туркестанцев продал информацию, вы не знаете?

– Нет. Но думаю, что не мелкий торговец. О школе в замке Фриденталь было известно немногим.

Ольшер окончательно расстроился – его явно обходили.

– Никому не было известно!

– Кроме меня, естественно, – заметил Галицын, отправляя в рот очередную порцию салата. – Вы же не станете отрицать моего причастия к этому пикантному делу?

«Баймирза Хаит знал тоже, – вспомнил Ольшер. – Унтерштурмфюрер заглядывал в комитет на Ноенбургерштрассе и, конечно, разговаривал с вице-президентом. И не только разговаривал. Он выболтал тайну второго километра. Теперь это ясно. О Всевышний, что делается на белом свете!»

Галицын покончил с салатом и перешел к сардинам. Нежно-серые спинки, облитые прованским маслом, не спеша покидали тарелку и перемещались в рот князя. Ольшера это тоже раздражало. Раздражала спокойная деловитость, с которой князь продавал тайны и поглощал содержимое тарелок. Сдерживать себя капитану становилось все труднее и труднее.

– Теперь уже ваша принадлежность к пикантным делам Ораниенбурга никому не нужна, – заметил Ольшер и тоже принялся за сардины.

– Не скажите! Вы, например, интересуетесь…

– Я?! – Ольшер нахмурился. Ободки очков вобрали в себя не только глаза, но, кажется, и брови капитана. Ему надо было показать свое недовольство намеком, но он вспомнил о начале разговора и осекся. – Я один интересуюсь, и то не всем Ораниенбургом, а лишь мизерной его частицей…

– Уверен, что не худшей… – Галицын расправился с сардинами и запустил вилку в цветник с желтыми лепестками сыра. Они были тонки и нежны и тоже взблескивали жиром. – Кстати, я встретил здесь одну даму, которая способна заинтересовать господина гауптштурмфюрера…

– Этот товар не входит в мой перечень приобретений. Вы плохо знаете меня, князь.

– Что ж, на нет и суда нет. А дама хороша… – Галицын приспустил веки, изображая этим свое восхищение. – Во всех смыслах хороша!

Дамы не играли никакой роли в жизни Ольшера, и он внутренне посмеялся над наивной хитростью князя – нет, на этом его не поймаешь. И притом какое отношение может иметь дама к Ораниенбургу? Абсолютно никакого. Не было в списках женщин. Никогда. Ольшер собрался сказать об этом Галицыну и вдруг вспомнил «шахиню». Была женщина. Была!

– Какой смысл вы имеете в виду? – спросил капитан.

– Наш смысл… Я ведь тоже не поклонник прекрасного пола… с некоторых пор… И не бойтесь! Я не возьму за нее ни марки. Просто хочется доставить вам удовольствие… Это – Рут Хенкель, жена Каюмхана… Бывшая, конечно, как и все, что вокруг нас. Теперь ее зовут баронессой Найгоф, а не шахиней. Но очаровательна она по-прежнему…

«Рут! Какого черта она явилась во Франкфурт? Почему вообще все они оказались во Франкфурте?»