Бермудский Треугольник (СИ)

— Ну, что, наигрались в дочки-матери? — нервно закуривая сигарету, спросила она. — Осталось тебе Ольге судьбу поломать, и можно считать, что жизнь не зря прожита. Так что ли?

Молодой человек неопределённо пожал плечами. Ощущая сухость во рту, он промычал что-то невнятное, потом перехватил у женщины сигарету и глубоко затянулся. Ему нестерпимо хотелось выпить морковного сока. Словно, читая его мысли, Вероника достала из холодильника водку и разлила её по детским кружкам с изображениями Микки-Мауса. Выпили молча.

— Вероничка, я хочу объясниться, — несколько торжественно начал Поскотин, укладывая поленницей шпроты на куске белого хлеба, — Ты в деревне когда-нибудь жила?

Удовлетворённый её кивком, он продолжил.

— Курочек, кроликов видела? А бабочек с кузнечиками?.. Ну так, чтобы самец с самочкой…

Не дожидаясь завершения перечня деревенской фауны прапорщик запаса взорвалась.

— Я и козлов видела!

— Вероника, к чему твои оскорбительные аллюзии?! — поморщился исповедуемый. — Я о смысле жизни!..

— А я о тех, кто её губит!..

— Мне даровано её украшать! — в театральной запальчивости воскликнул Герман, после чего осушил вторую кружку с Микки-Маусом. — Я раздаю свою любовь!

— Как кролик?

— Допустим… Хотя это и не смешно… Я стараюсь жить в гармонии с природой!.. Да, во мне сидит и боров, и бычок. Да, я хочу того же, что хочет кузнечик от своей зелёной подружки…

Бывшая военнослужащая в ужасе отшатнулась от Германа, в котором любовник боролся с естествоиспытателем.

— …но, Вероничка, я не просто кролик. Я больной кролик… Любовь — это хворь, вызывающая муки высоких чувств! Животная похоть и духовный подъём неразделимы! И лишь в настоящей любви уместен эгоизм! Я чувствую в себе силы зверя и художника, и я готов сгореть в пламени любви к той единственной, кто также искренно одарит меня своей плотью и согреет душу!

Вероника вскочила: «Да ты с ума сошёл, ты просто маньяк!» «Как горько это слышать!» — разбавив сценический пафос изрядной долей сарказма, воскликнул романтически настроенный натуралист. Убедившись в серьёзности произведенного им эффекта, он торжественно водрузил на столешницу бронзовую «Девушку с веслом».

— Вот, полюбуйся!.. Ты когда-нибудь спала с тем, кто мог бы отлить тебя в бронзе?

— Ещё нет! — машинально ответила женщина, вглядываясь в знакомые черты статуэтки. — Ольга! — вдруг очнувшись, вскричала она, — Вылитая Ольга!.. Она тебе позировала?

— Нет, по памяти… — скромно потупившись, ответил «автор». — Нам было чем с ней заняться…

— Да-а-а, — протянула поражённая Вероника, — за такое я бы любому отдалась… кроме тебя, конечно!

— А я и не настаиваю…

Через мгновение она уже звонила подруге. Не прошло и четверти часа, как все участники любовных интрижек восторженно лицезрели бронзовую статуэтку. Ольга стояла пунцовая от восторга и смущения. Прощёный Веничка, по достоинству оценив мастерство художественного подлога, попеременно бросал завистливые взгляды на оригинал и миниатюру.

— И что, у тебя всё, как у этой бабы с веслом? — нарочито грубо осведомлялся он у молодой женщины, прильнувшей к Герману.

— До последней складочки! — счастливо откликалась модель.

— И это?..

Но получив подзатыльник от Надежды, Мочалин переключился на своего друга, настаивая слепить ему предмет его любви.

— И чтоб тоже «без ничему»… — добавил он, преданно смотря в глаза своей подруги.

— С удовольствием! — откликнулся друг, — но сперва мне надо досконально изучить натуру, чтобы не оставалось ни одного потаённого уголка…

Теперь уже Герман словил два подзатыльника и один пинок от преисполненной благодарности модели.

Странным образом этот невинный трёп возбудил компанию молодых людей. В просмолённом советским бытом воздухе отчётливо запахло мускусом феромонов. «Опять за своё… — проворчала Вероника, направляясь в прихожую, — пойду и я своего борова растолкаю…»

Через полчаса счастливые и уставшие Герман и Ольга вновь сидели на кухне. Так и не уняв сердцебиение, они с наслаждением пили шампанское. Их свободные кисти рук, словно продолжая любовные игры, переплетались пальцами, легко вздымались, прижавшись ладонями и снова опадали друг на друга.

— Ты знаешь…, - начал Герман, но вдруг осёкся. Ещё мгновение и могло произойти непоправимое. С его уст едва не вырвалось имя «Татьяна».

— Что? — ободрила его молодая женщина, вновь скрестив пальцы их рук.

— Понимаешь, Зайка, — продолжил он, не замечая, как её рука дёрнулась и высвободилась из его, — мы всё же совершили непоправимое!

— Не обольщайся, Кролик, никогда не поздно всё исправить! — вдруг со злостью ответила Ольга и, не переводя дыхания, выпалила, — ты с ней спал!

— С кем?

— С женой!

— Нет!.. Нет ещё…

— Врёшь!

— А что мне оставалось делать?.. Долг, понимаешь…

— Я всё понимаю! Долг, говоришь… — с искажённым лицом парировала разъярённая женщина, — Выходит, Зайка приехала и теперь с ней каждый день можно вступать в законные сношения?!

— Ну, почему же каждый день?..