Бермуды

Контейнер, который держал козырек, выбивает борт и падает в аккурат на бабульку. У меня подкосились ноги. Сигарета выпала из руки. Я не поверил своим глазам. Только что я сбивал ей на лысину пепел. Секунда, и ее больше нет. Сухофрукты тоже подтянулись к контейнеру. Приникли к щели: «Дуня, Дуня, как ты себя чувствуешь?» Я бросил курить, перестал выходить на балкон и на месяц превратился в Тациту (римскую богиню молчания).

Из ступора меня вывела Аллочка. Мы учились вместе на одном курсе. Я влюбился в нее до потери пульса. Но к этому времени подрос мой брат Русланчик. И начал мне мстить за отравленное детство. А ему было чего вспомнить. Я заставлял его мыть посуду, пылесосить, ходить в гастроном за покупками. Помню, как я не любил сахара, которым был обсыпан мармелад. И Русланчик должен был его слизывать. Я пугал братика жуткими сказками про желтую руку, монстров, кладбища и вурдалаков. Половину этих историй я выдумывал для него сам. Я привязывал к дверям, окнам и мебели леску. Во время моих рассказов вдруг неожиданно открывались двери и окна. Двигались по полу стулья и торшеры. Я приносил в дом летучих мышей, больших жуков-рогачей и пугал ими ребенка. Я так зашугал Русланчика, что он вместо марок и спичечных коробков коллекционировал лекарства.

Но я влюбился и потерял интерес к пугалкам. Стал рассеянным, всё время думая о предмете своего обожания, с нетерпением ожидая ее звонков. Но эта маленькая дрянь – Русланчик – всегда первым подлетал к телефону и невинным тонким голосочком спрашивал: «Шуру? Шура подойти не может, он какает».

Первый раз я его основательно оттрепал. Но наказание на него никак не подействовало. В Русланчика словно вселился бес. Он только поменял тактику. Услыхав звонок, летел к телефону орал в трубку: «Шура какает!» – и тут же прятался в туалете.

Мой роман длился восемь месяцев. Русланчик оборудовал в туалете библиотеку, так как проводил в нем много времени. И, естественно, много читал. Впроследствии это вошло в привычку, можно сказать, интеллектуалом малый стал именно в туалете. Готовиться к экзаменам, зачетам и просто читать в другом месте он уже не мог. Зато окончил школу с золотой медалью и университет с красным дипломом.

Руслан добился своего – в наших отношениях с Аллочкой образовалась трещина. Я, как заговоренный, вечно хотел на горшок, встречаясь с ней. Мой роман окончился неожиданно. Мы в очередной раз встретились, я подарил ей ландыши. Погода стояла чудесная. Я повел Аллочку в ботанический сад целоваться. Вел я себя игриво, стараясь быть похожим на Луи де Фюнеса. Всячески смешил свою подружку. И вот во время резкого движения у меня лопнула резинка в трусах. Трусы скатались в трубку и повисли на перегородке джинсов. Испытывая большой дискомфорт во время ходьбы, я потускнел, перестал острить, не зная, как себя вести в подобной ситуации, и постеснялся сказать правду. Желая вырулить из ситуации, я остановился, хлопнул себя по лбу, посмотрел на часы:

– Совсем забыл, мне нужно, – начал я лихорадочно выплетать, придумывая весомую причину…

Аллочка, подарив мне ледяную улыбку, сказала: «Знаю». После этого засунула ландыши в карман моей куртки, тихо прошептала: «В туалете будешь нюхать». И быстро ушла вперед, навсегда.

Четыре года техникума пролетели, как четыре дня. Я хорошо защитился и попал на работу в УКРТОРГРЕКЛАМУ. На дворе стоял 1972 год. Мне стукнуло девятнадцать. Я и мой друг Матвей упивались взрослой жизнью. Мастерские, где мы работали, занимали первый этаж жилого дома недалеко от знаменитой «Киянки». Мы на двоих получили комнатку, украсили ее плакатом Джимми Хендрикса кисти поляка Вольдемара Свержего и влились в дружный коллектив. Народ приползал на работу к одиннадцати, разбивались на группки для обсуждения новостей. Наша страна вступила в фазу развитого социализма, звездой телевизора был Л. И. Брежнев. Он целыми днями плямкал про мир во всем мире. Наобсуждавшись и накурившись, как пауки, мы шли обедать. Обедали обычно с пивом. Ближе к семнадцати часам наступало время портвейна, а с сумерками приходили веселые тетки.

Как-то после очередной поляны я и Матвей кувыркнулись с очередным Любасиком. На другой день я себя почувствовал зрелым и опытным чуваком. Перешел почти со всеми на «ты» и веселил всех анекдотами. Единственный человек, который не смеялся, был Санек Вишневский – душа всех компаний. Остроумный рассказчик, придумщик и великолепный импровизатор. Я фамильярно похлопал его по плечу – выше голову, Санек, жизнь прекрасна! И подмигнул Матвею. Санек грустно отвечает:

– Вам хорошо, вы – дурачки, а мне что делать?

– А что случилось? У тебя неприятности?

– Триппер у меня, – отвечает Санек, – вчера утром закапало, где эта чума – Любасик взялась на мою голову?!

– Как Любасик? – одновременно спросили я и Матвей, поднимаясь с дивана. – Мы тоже там вчера отметились.

Санек оживился и говорит:

– Друзья, от чистого сердца поздравляю вас с первой гонореей.

Мы очень испугались, затащили Санька в нашу мастерскую – «помоги, Саня».

– На трипдачу не хотите?