Бернард Шоу

— Да кто его знает. Быть может, мы отягощены большей осведомленностью, чем наши далекие предки, но означают ли эти знания истинный прогресс — нужно еще доказать. Несколько лет назад можно было бы сказать, что теперешняя жизнь удобнее той, что вели наши древние островитяне, но настала война, и даже в этом пришлось усомниться. Возможно, человека подменят более совершенным животным — таким, что выполнит дело, перед которым человек сплоховал. Но отчаиваться рано. Будем надеяться на бога. Или на жизненную силу. Или на волю к созиданию. Или как вам будет угодно.

— Вы хоть сколько-нибудь верите в загробную жизнь? Есть у вас в ней потребность?

— В том смысле, в каком вы об этом говорите, я не испытываю ни веры в загробную жизнь, ни потребности в ней. Если уж умру, так умру. В личное бессмертие не Еерил и не верю. Вечный Джи-Би-Эс! Да вечный кто угодно — это же немыслимо!! Индивидуумы смертны, бессмертно творение. Я верю в вечную жизнь, а не в вечного Смита, Брауна, Джойса, Робинзона. Люди, помышляющие о вечной жизни, норовят явиться на тот свет преображенными. Их, следовательно, не признают там ни друзья, ни родственники. Лучше уж честно признаться, что в этой жизни так и не успел стать, чем хотел.

Прошло несколько недель (а может быть, месяцев) с тех пор, как было объявлено о том, что Россия ввела новый государственный гимн. Шоу вспомнил, как много лет назад он предложил выкинуть второй куплет из Британского гимна и по просьбе Эдгара сочинил свой вариант.

Он продекламировал, гнусавя, забракованный текст:

«О провидение,
Благословение
Нам ниспошли!
К благу стремление,
В счастье смирение,
В скорби терпение
Дай на земли!»[195]

.

Потом торжественно прочел куплет своего сочинения:

«О провидение,
Примем спасение
Из рук Твоих!
На помыслы направь,
Над воинством поставь,
Твоим вовек оставь,
Более, короля храни!»

Мы поговорили немного об общих знакомых. Потом, скрестив руки на груди, он погрузился в размышления и вдруг произнес: «Всю жизнь я был слишком занят, чтобы спокойно сесть и подумать о себе самом Но теперь, освободив для этого время, я пришел к заключению, что я великий человек». Он произнес это совершенно естественным тоном и без тени высокомерия Я понял, что от меня не требуется ни подтверждения, ни опровержения. Для него речь шла об очевидном факте, и не имело смысла спорить с ним, тем более что спорить-то было не о чем.

Как-то в августе 1943 года мы с Джоном Уордропом вышли вместе из Лондонской библиотеки и в нескольких шагах от нее наткнулись на Шоу. Он спросил нас, что мы тут делаем, и мы ответили, что только что покинули Лондонскую библиотеку. «А где она находится? Моя жена состоит там почетным членом, но я никогда там не был». Мы захотели показать ему библиотеку… Он поднялся в читальный зал и посидел там в удобном кресле. Мы показали ему, какие из его произведений есть в каталоге. Он сказал: «Я бы все это старье выкинул!» Его появление переполошило читателей и служащих. Один из библиотекарей, завидев Шоу, чуть не выронил из рук груду книг.

По улице Герцога Йоркского мы спустились к Адмиралтейской Арке. Я показал на дом, выстроенный Карпом II для Нелл Гвин. Шоу заинтересовался и стал вспоминать о своих встречах с Роденом, уже описанных в моей книге.

В последние годы он все чаще стал повторять истории, которыми делился со мной раньше, когда его рассказы были живее и злее. Прохожие узнавали его па улице. Один из них остановил Джона Уордропа и попросил передать Шоу привет от «Свободной Франции»

До поздней осени сорок третьего года его можно было встретить на затемненных лондонских улицах. Ходил он в светлом пальто.

В конце октября Колин Гарри налетел на него на Грейт-Куин-стрит. Поздоровавшись, Гарри спросил:

— Каким ветром вас занесло в эти края?

— Я тут по делам. Вообще-то я предпочитаю Лэмбет. Там нет леди и джентльменов.

— И тут их нет.

— Это мне известно. Тут только притворяются леди и джентльменами.

С 1939 года Шоу работал над составлением свода своих взглядов. Книга вышла в 1944 году под названием «Политический справочник для всех». Многое ему пришлось переписывать или писать заново. Просматривая гранки, я обнаружил целый ряд повторов — не только смысловых, но и текстуальных. Шоу был многим обязан Джону Уордропу. Тот несколько раз держал корректуру и правил до умопомрачения. Иной раз Уордроп опускал кусок, встретившийся в тексте дважды, а Шоу потом подсовывал его в новое место. Эти забавы заняли около года, и надо отдать должное терпению и целеустремленности Уордропа, выдержавшего неравный бой со слабеющей памятью автора «Справочника». Книга явственно обнаруживает нехватку былой мощи и былого юмора Шоу, но для человека его лет это было все же выдающееся предприятие.

НОВЫЙ АЛФАВИТ