Берова тропа

— Уходишь? — обиженно спросил ее Гром, почти силою увлекший ослабшую ведьму на базар (наплел ей, что кислой капусты страх как хочет, но совершенно не знает, как ее правильно выбрать). По дороге долго спорили и сошлись во мнении, что в плаваньи морском кислая капуста — верное средство против “болезни моряков” (*цинги), к тому же хранить ее можно в бочках, удобно. Да хьонны ее скорее солили, чем квасили, есть ее было можно, но невкусно и надоедает, а у моров столько было рецептов, каждая хозяйка делает по своему: с травами, с клюквой, с луком и чесноком, со свеклой и морковью, а кто-то и с мёдом. И уж конечно, рецепта Гром так и не вызнал, хотя пытался. А Марика сама капустой не занималась, свекровь ее квасила, им хватало. Ведьмам же не стоило и браться за такое дело, все равно ерунда получалась. Помнила Марика слова матери, что жена из ведьмы плохая: и молоко у неё быстро киснет (особенно, если хозяйка не в духе), и тесто не поднимается, и засолки всякие портятся. Простые блюда, впрочем, готовить было можно: каши, да супы, да овощи всякие. Главное, с душою и в добром настроении.

Гром все это знал, его так и вовсе не допускали соплеменники к готовке. Но капусту, особенно с клюквой, страсть как любил, и вытащил Марику на базар за ней. Только вот до капусты они не дошли. Услышали гул толпы, крики, пошли глянуть, что происходит, а потом закричал ребёнок, и Марика вдруг, расталкивая всех, бросилась к помосту. Узнала Варькин голос.

И теперь вот уходила с княжичем, из дома которого, между прочим, ее выгнали.

Гром бы ни за что не вернулся.

— Прости сердечно, ведун, не обижайся, — поклонилась ему Марика. — Только старая я и слабая, чтобы на корабле зимовать. Не привыкла, в доме мне спокойнее.

Гром знал, был уверен, что старостью тут и не пахнет. Но она права: если уж даже у привычной к непогоде Гуниллы течёт из носа, то чего ждать от морки? Женщины — существа нежные, слабые, их нужно беречь и защищать. А сможет ли этот вот со шрамами защитить Марику? Один раз не вышло у него!

— Обидишь ее — убью, — спокойно сообщил северянин княжичу на хьоннском, чтобы ведьма не поняла. — А тело рыбам скормлю, и никто не найдёт.

Тот взглянул удивленно и насмешливо:

— Во-первых, попробуй меня одолей. А во-вторых: ежели обижу, убивай.

Стало быть, тут не просто в домочадцы княжич ведьму-лекарку захотел, а что-то другое. И, судя по взгляду Марики, лезть в это дело Грому не нужно, она не обрадуется.

21-2

Идти рядом с Ольгом, небыстро и недалёко, было особым удовольствием. Он подстраивался к ее шагам и молчал, изредка задевая рукавом ее плечо. Это была самая большая близость, которую они могли себе позволить, и даже от этого у неё кружилась голова. Все вокруг исчезло, словно в тумане, и Варька, и Никитка, и прочие люди, остался только могучий мужчина рядом, от которого веяло спокойствием и защитой.

— Я тебя искал, — просто сказал Ольг.

— Я была у хьоннов.

— Тот мужик, что с тобой был, он кто?

— Ведун, — Марика вдруг хихикнула. — Он капусту кислую страх как любит, вот бы ему послать бочонок!

— Я распоряжусь.

Ведьма покосилась недоверчиво, промолчала. Странно все так, кто они друг другу? Ольг обещал любить, но любить ее не сможет, пока не уйдёт проклятье. А сама Марика уже за одну его доброту готова полюбить его всем сердцем. А может, и уже…

Что такое любовь, она не понимала. Замуж выходила потому, что так положено. Муж у неё был высокий, сильный и красивый, но главное, покладистый. Мать ей сказала, что лучше и в окрестных деревнях не найти, а мать все же ведуньей была, как ей не поверить? И вправду, Марике с ним спокойно было. Когда свекровь стала ругать, что молодая толком готовить не умеет, да молоко в доме киснет, да коровы не доятся, муж пожал плечами и сказал, что коли так — надо строить свой дом. И построил, и Марику перевёз. За одно только это жена ему была благодарна. Но любовь — это нечто большее.

С Ольгом сердце то замирало, то колотилось громко, как дятел в лесу. С Ольгом было спокойно и неспокойно одновременно. Она мечтала его трогать, ласкать, да даже просто — быть рядом. Радовалась, видя его. Тосковала, когда он уехал. А ещё ей хотелось его оберегать. От чего, она не знала.

Когда дошли до дома, Марика была приятно удивлена: в столовой зале был накрыт обед. Во главе стола должен был сидеть княжич, а рядом его уж дожидались два боярина с длинными бородами и в высоких шапках. Потом усадили Никитку, Сельву, следом отроков и незнакомых Марике узкоглазых невысоких мужчин, потом ключницу и Ермола. По уму, ведьме за этим столом делать было совершено нечего, но ее посадили по правую руку от Варьки. Катерина была по левую. Забавная картина получилась.