Берроуз, который взорвался. Бит-поколение, постмодернизм, киберпанк и другие осколки

Впрочем, «Джанки» – травелог лишь во вторую очередь, ибо статические описания занимают в нем значительно больше места, чем динамические перемещения. В реалистической манере и без особых изысков, будто бы это писал свихнувшийся Драйзер, Берроуз рисует в «Джанки» натуралистические картины собственного бегства с северо-востока на юг США и далее в Мехико – бегства то ли от зависимости, то ли от закона, то ли от себя. На этом стремительном, судорожном пути, отдаленно напоминающем «На дороге»[5] Керуака, Берроуз предпочитает детальное описание отдельных сюжетов большой размеренно-повествовательной истории. Здесь он скорее фотограф, нежели кинооператор. По его бесхитростным снимкам мы, в частности, узнаем, как крадут и сбывают краденое, как разводят барыг и подсаживаются на иглу, как ставятся, если нету иглы (пипетка, булавка, «колодец»), как выискивают коновалов с заветными рецептами (камни в почках – запомним, это ружье скоро выстрелит!), как обчищают лохов в метро (прикрывшись The New York Times); мы узнаем, сколько требуется времени и усилий, чтобы плотно подсесть, какие трудности поджидают торчка, решившего вдруг переквалифицироваться в барыгу, как вычислить стукача и что делать, когда не осталось ни денег, ни джанка, а ломка уже на пороге. Неслучайно Барри Майлз называет «Джанки» to-do-it manual{73}: книга действительно часто напоминает руководство по применению. Одновременно с ее помощью мы постигаем основы jive talk, так называемого джайва – сленга нью-йоркских наркоманов. Мы узнаем, что значит плевать ватой (англ. spitting cotton – сплевывать большие сгустки слюны после приема бензедрина), чистить дыры (англ. work the hole – обчищать дрыхов в метро), кто такой дрых (англ. flop – пьяный, заснувший в метро), какие есть виды коновалов-выписчиков (англ. writing croakers – врачи, выписывающие нужный рецепт) и чем плановые (англ. tea heads – курящие траву) отличаются от собственно джанки (англ. junkies – употребляющие опиаты).

Свой язык отличает торчков от цивилов, выстраивает подобие крепостной стены или рва, отделяющего это замкнутое сообщество от остального мира. При этом Берроуз избегает романтизации темы, о чем довольно резко говорит Гинзбергу в одном из писем. Выступая в романе скорее портретистом и в каком-то смысле пейзажистом-урбанистом, он скуп на оценки и моральные назидания. Его задача – не острая критика, но точное описание и – на более глубоком уровне – успех экзистенциально-художественного эксперимента. Во введении к «Гомосеку» Берроуз скажет, что при написании «Джанки» его мотивация «была сравнительно проста: зафиксировать в наиболее точных и простых терминах мой опыт наркомании»{74}.

На отсутствие романтизации указывают и скупые берроузовские констатации, скажем: «Джанк заполняет собой пустоты»{75} или «Я познал формулу джанка. Опиаты – это не способ увеличить удовольствие от жизни, подобно алкоголю и траве. Джанк – не стимулятор, это образ жизни»{76}, а проще, яснее всего выражается новоорлеанский барыга Пэт: «Все вы одинаковы, лишь бы в вену воткнуть какую-нибудь хуйню. Вас ничего больше не волнует»{77}. Лишь изредка автор позволяет себе поэтические отступления, неизменно пронзительные: «Нет теперь больше джанки, ждущих продавцов на пересечении 103-й и Бродвея. Торговля переместилась в другое место. Но дух опия по-прежнему витает здесь. Он вставляет тебя на углу, сопровождает, пока ты проходишь по кварталу, а затем останавливается, замирая у стены сгорбившимся попрошайкой, озадаченно глядящим тебе вслед»{78}. Но даже в этом запоминающемся образе нет ничего по-настоящему привлекательного – только боль и тоска.

В стилистическом плане эта традиционная проза уже предваряет грядущие берроузовские эксперименты. Жанр репортерского очерка или бытовой зарисовки сам по себе близок к поэтике фрагмента, которой Берроуз и прославится, но в «Джанки» появляется и метод рутины, далее развиваемый в «Гомосеке» и в «Письмах Яхе», – к примеру, в захватывающей зарисовке о деградации долины Рио-Гранде, где Берроуз с другом (Келлсом Элвинсом) пытались вести фермерский бизнес{79}; предвосхищается и метод нарезок – так, в ускоренно-нашинкованном полилоге торчков в клинике Лексингтон:

– Готовишь и вмазываешь.

– Убитый.

– Обдолбанный.

– Это снова случилось в тридцать третьем. Двадцать долларов за унцию.

– А мы как-то прикололись и использовали бутылку в качестве кальяна, присобачив к ней резиновую трубочку. Когда докурили, разнесли бутылку вдребезги.

– Готовишь и вмазываешь.

– Убитый…{80}

и далее в том же духе.