Читаем Берроуз, который взорвался. Бит-поколение, постмодернизм, киберпанк и другие осколки полностью

Кроме того, «Джанки» забегает вперед, в том числе и на темную территорию «Голого завтрака» – там, где Берроуз с нескрываемым удовольствием вводит свою коронную тему мутации и гибрида. К примеру, в истинно лавкрафтианской сцене, где Ли в измождении заваливается на кровать и пытается уснуть: «Когда закрыл глаза, то увидел перед собой азиатское лицо, чьи губы и нос были разъедены какой-то болезнью. Болезнь распространялась дальше, превратив его в амебоидную массу, на поверхности которой плавали глаза – померкшие глаза ракообразного. Медленно вокруг глаз наросла новая физиономия. Вихрь изуродованных лиц и иероглифов несло к тому последнему месту, где обрываются дороги людских жизней, где человеческая порода не в состоянии более сдерживать ракообразный ужас, выросший в ней до предела»{81}.

Реализм «Джанки» тут плавится, и на поверхность всплывают кошмарные монстры из глубокого наркотического бреда, посредством ужаса размечая границы наркотической визуальной морфологии, суть которой – как раз в размывании всяческих границ. Впрочем, ранний Берроуз тщательно удерживает различие между фантазией и реальностью: в приведенной сцене речь идет именно о галлюцинации, то есть о чем-то подчеркнуто нереалистичном.

Пройдет несколько лет, и это различие будет отброшено без оговорок – монструозные существа, гибриды людей и невиданных тварей прорвут защитный слой «нормального» сознания и заполонят тот квазиреальный мир победившего паннаркотического космогенеза, в котором окажется Билли Ли танжерского периода.

Ну а отброшенный реализм «Джанки» будет впоследствии высмеян в рассказе «Торчковое рождество» (скорее всего, это тоже танжерский период – середина 1950-х{82}), где многие мотивы первого романа будут поданы в игровом, перевернутом виде. Рассказ повествует о торчке Дэнни Тачкочисте, который в рождественский день выходит из окружной тюрьмы с сильной ломкой. Все его мысли – только о том, как найти вмазку. Нервно слоняясь по нью-йоркским улицам, знакомым по «Джанки» (угол 103-й и Бродвея, угол 8-й и 23-й…), Дэнни находит чемодан, оставленный кем-то на крыльце дома, и убегает с ним в укромное место. Внутри он обнаруживает две отрезанные женские ноги. Дэнни не теряется, выбрасывает их и несет чемодан скупщику. Тот жадничает, но платит. Дэнни направляется к коновалу и клянчит морфий. Доктор дает ему таблетку гидроморфина и выгоняет вон. Дэнни идет в аптеку, затаривается иглой и пипеткой. Ломка нарастает. На последние деньги Дэнни снимает дешевый номер. Готовится сделать укол, но вдруг слышит стон из соседней комнаты. Там на полу изнывает молодой парень. У него камни в почках (бах!). И Дэнни решает сделать страдальцу обезболивающий укол. Паренька отпускает, он засыпает, а Дэнни оседает на пол с тупой болью. Но… «Вдруг по венам понеслись волны тепла, ударили в мозг. Пришел кайф как от тысячи вмазок качелями. „Господи боже, – успел подумать Дэнни. – Я что, заслужил идеальную вмазку?“ Тело обмякло и успокоилось. Лицо расслабилось, обрело мирное выражение. Голова упала на грудь.

Дэнни Тачкочист забалдел»{83}.

«Гомосек». Между иронией «Торчкового Рождества», мрачной фантастикой «Голого завтрака» и реализмом, пускай и весьма относительным, «Джанки» есть слой других, не менее своеобразных и самостоятельных текстов.

Рассуждая о плавном переходе от «Джанки» к «Гомосеку», Оливер Харрис пишет: «Сухой, выверенный, безличный тон „Джанка“ сменяется открытостью и беззащитностью „Гомосека“. Перемена отражает и одержимость наркотиками, которая при этом не трансформируется в нужду сексуальную – как поверхностно предполагают заглавия книг, – а переходит в творческую зависимость [курсив мой. – Прим. авт.{84}.

Перед нами разные вариации темы зависимости, но каждая требует оригинальной разработки, манеры исполнения. Одно дело – предельно буквальная зависимость от наркотика, другое – более сложная и запутанная зависимость от другого в диапазоне от грубого секса до возвышенной любви, в силу своей небуквальности требующая художественной метафоры, и совсем другое – творчество как зависимость, чем Берроуз и заканчивает свою первую трилогию.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары