Берта Исла

– Это Тед Рересби, – представился звонивший. Тон его отличался любезностью и доверительностью в отличие от строгого голоса предыдущего сотрудника. – Простите за беспокойство, но вы, кажется, недавно звонили своему супругу, а потом упомянули меня и других людей, и ваш собеседник ошибся, сказав, что я у них не работаю. Значит, еще несколько минут назад он не знал о моем существовании, но теперь-то уж никогда меня не забудет. Я его не виню, он у нас новенький и пока еще не со всеми здесь знаком.

Он сказал “здесь”, и мне немедленно захотелось спросить, чтобы рассеять свои сомнения хотя бы в этом пункте, означает ли его “здесь” Форин-офис, но он сразу же обрушил на меня поток слов, не дав открыть рот, а я изо всех сил старалась правильно его понять, так как речь у него была немного тягучей и одновременно певучей и довольно трудной для уха, привыкшего чаще слышать дипломатов на официальных и общественных мероприятиях, к тому же разговор шел по телефону, а когда ты не видишь губ говорящего, это добавляет трудностей.

– Том сейчас не в Лондоне, – продолжал он. – Находится в окрестностях Берлина в составе делегации и вернется через несколько дней. Надеюсь, это действительно займет всего несколько дней, если не возникнет проблем, которые задержат его там, знаете, заранее никогда и ни в чем нельзя быть уверенным. Мне передали, что вы хотели срочно переговорить с ним, поэтому я и звоню. Может, мне удастся чем-то помочь вам, раз с Томом сейчас никак нельзя связаться.

– Никак нельзя связаться? – наконец успела вставить я. – Разве такое бывает? Вы не можете ему сообщить о моем звонке?

– Нет, боюсь, это совершенно невозможно. Членам делегации запрещено поддерживать связь с внешним миром, пока продолжаются переговоры. Да, иногда бывает и такое. Это, конечно, условия абсурдные, исключительные. Должен пояснить в наше оправдание, что обычно подобные условия нам ставит другая сторона. Сами мы не столь привередливы.

– Вы хотите сказать, что делегация находится практически в изоляции и вы в течение нескольких дней лишены связи с ней?

– Не совсем так. Мы контактируем с ее главой, а он – с нами, но ни одному из членов делегации не разрешается по собственному почину куда-нибудь звонить. Мы могли бы изложить вашу проблему ему, а он, возможно, – Тому, что, не исключаю, произвело бы нежелательный эффект, то есть встревожило бы его, поскольку он ничего не сможет предпринять, пока находится там. Мне очень жаль, но скажите, речь идет действительно о чем-то серьезном и срочном? Мы могли бы подумать, как помочь вам отсюда. Вы уже обращались в наше посольство в Мадриде?

Не было никакого смысла рассказывать про “эпизод” незнакомому человеку, да еще по телефону, да еще на моем небезупречном английском. К тому же я понятия не имела, кто такой этот Тед Рересби, поскольку слышала фамилию пару раз от Томаса, но он вроде бы никаких пояснений не давал, а может, я просто пропустила их мимо ушей. Друзья они с Томасом или только коллеги и кто у кого находится в подчинении? Кажется, он упоминал Рересби в разговоре с кем-то третьим, а я при этом просто присутствовала.

– Нет, – ответила я. – Пока не обращалась. Я должна сперва рассказать все Тому.

– Советую вам в любом случае обратиться в посольство, миссис Невинсон. Им в Мадриде будет легче помочь вам, если, конечно, помощь понадобится. Хотите, я сам займусь этим? Могу позвонить в посольство отсюда.

Я помолчала, изумленная такой отзывчивостью.

– Пожалуйста, скажите, с вами все в порядке? У вас ведь маленький ребенок, да? С ним все в порядке?

На самом деле со мной было все в порядке и с Гильермо тоже. Прямо сейчас нам не нужна была никакая помощь, но еще утром все обстояло иначе. Еще утром помощь нам была крайне нужна: на моих глазах чуть не сгорел наш сын. “И каждое действие… шаг к огню”, – часто декламировал при мне Томас, вернее, бормотал эти строки по-английски. Вероятно, нужно подождать, придется подождать. Вряд ли стоит прямо сейчас рассказывать этому Рересби про Кинделанов, про их обман, про зажигалку и пузырек с бензином, про их обвинения и подозрения относительно Томаса. Раз он находится в окрестностях Берлина, значит, не может находиться ни в Ирландии, ни в Северной Ирландии и не может причинить ей никакого вреда. Если только тот человек говорит мне правду.

– Да, сейчас мы оба в порядке, дело не в этом.

– Сейчас? А раньше нет?

Я опять помолчала, меня раздражало, что собеседник цепляется за каждое мое слово, но он продолжил:

– Позвольте мне задать вам один вопрос, точнее два, если они не покажутся вам неуместными. Речь идет о личном деле или это связано с работой Тома? Я имею в виду причину вашего звонка.

Вопрос прозвучал странно, учитывая, что задал его совершенно незнакомый мне человек, к тому же англичанин, а они в те годы, как правило, отличались сдержанностью и не позволяли себе лишнего любопытства. Мое желание немедленно поговорить с Томасом могло объясняться любым капризом, тем, например, что я скучаю по мужу, или приступом ревности, сомнениями, или, в конце концов, просто желанием услышать его голос.