Берта Исла

Он не в первый раз говорил о них с такой уверенностью. Когда-то давно я от него услышала: “Ничего подобного повториться просто не может”. И только теперь мне пришло в голову: а ведь нельзя исключать, что их убили – Мигеля и Мэри Кейт. Не исключено, что личности этой пары с точностью установили, их отыскали и убрали с дороги. Не сам Томас, хотелось бы верить (хотя во время своих долгих отлучек он запросто мог побывать и в Риме), а кто-то из этих “мы”, какой-нибудь коллега, вместе с которым он предотвращал несчастья. На самом деле было необъяснимо, почему супруги Руис Кинделан снова не дали о себе знать, как было обещано в конце нашего разговора, а я помнила его, словно он состоялся три дня назад: “Когда вернется Томас, не забудь с ним побеседовать, – инструктировала меня Мэри Кейт вроде бы беспечным, но непреклонным тоном. – То, что мы находимся далеко, не значит, что дело закончено. И решить его надо ко всеобщему удовлетворению”. А потом у нее хватило наглости передать поцелуи малышу, словно она старалась не дать мне забыть про тот “эпизод”. А так как я не верила, чтобы Томас и его шефы сразу до смерти перепугались и отменили все свои операции в Северной Ирландии (если она действительно входила в сферу их интересов), у меня мелькнула мысль, что Мигель и Мэри Кейт выбыли из игры только потому, что были уже мертвы, – пришлось прибегнуть к “настоящему убийству”, как и в былые времена. Вот почему Томас был уверен, что они забыли про нас “навсегда”. Но удивила меня, должна признаться, отнюдь не эта мысль, раньше не приходившая мне в голову, а моя собственная реакция на нее. Я вдруг поняла, что совершенно спокойно отношусь к тому, что проклятую парочку самым решительным образом ликвидировали. Они втерлись ко мне в доверие, обманули и угрожали жизни беззащитного ребенка – такое любую мать сделает безжалостной. И даже если в этом участвовал сам Томас, такой поступок не вызвал бы у меня ни ужаса, ни отвращения, как если бы я узнала, что он способен хладнокровно убить любого другого человека, допустим, незнакомого ему негодяя и врага. А вот если речь шла о Кинделанах, это было, пожалуй, приемлемо, справедливо, а может и похвально. Они вполне того заслуживали. Ведь и вправду есть границы, которые нельзя переступать. Кроме того, любой поступок – шаг к плахе и огню, и уже одним тем, что живем в нашем мире, мы рискуем ступить именно на такой путь, и с этим не поспоришь. А сколько шагов успели сделать Мигель и Мэри Кейт, или как их там звали на самом деле, за свою преступную жизнь? И тут я подумала: “Наверное, Томас заразил меня своим взглядом на вещи, как его самого заразил кто-то еще. Иногда достаточно просто слушать другого, чтобы подцепить заразу”. Но мне не хотелось признаваться ему в подобных мыслях, во всяком случае пока. Я все еще думала про короля Генриха:

– Скажи, а что должен был бы сделать король, если бы от этих солдат узнал о заговоре? Если бы понял, что его замыслили убить еще до рассвета и таким образом избежать сражения, в котором солдаты лишились бы голов, или ног, или рук? В таком случае ему тоже не подобало бы наказывать виновных? То есть он должен был бы пропустить мимо ушей услышанное и забыть о нем? Как ему следовало бы поступить? Ответь! Позволить убить себя без сопротивления в своем шатре, заснуть, чтобы никогда не проснуться, покорно ждать появления вооруженных кинжалами солдат?

Томас улыбнулся, на сей раз гораздо веселее, словно мои рассуждения позабавили его или ободрили. Кажется, ему было хорошо со мной, как и с самого начала, и никуда это не ушло. Нам было хорошо вместе, несмотря на туманы и дымные завесы, вечно нас окружающие. Несмотря на то, что взгляду моему было доступно так мало, да, несмотря ни на что. Словно я смотрела на его жизнь только одним глазом, а на другой ослепла. Иногда я терпела с трудом, но все равно терпела. И продолжала любить его, хотя не всегда безупречно, коль скоро к любви примешивались и разные другие чувства – впрочем, как оно бывает и у всех. Нет, как оно бывает у тех, кто любит по-настоящему. Я предпочла бы скорее отказаться от некой части Томаса, чем потерять его совсем, чем остаться лишь с воспоминанием о нем.

– Нет, это бы полностью изменило ситуацию. Если бы дело обстояло так, Уильямс и два других уже были бы не его людьми, а стали бы ему врагами. И если бы в ту ночь король заподозрил, что плетется заговор с целью убить его и тем самым избежать сражения, он бы имел полное право тайком, скрыв лицо, разведать планы солдат, офицеров и знати, чьи угодно планы. Они считались бы подлецами и не заслуживали бы особых церемоний. И капитан-флюгер был бы прав, напоминая о законах военного времени и требуя казни. Лишить предателей жизни было бы разумно и правильно, пока они не причинили вред Королевству.

Я не могла не вспомнить “социалов” Франко. Все можно оправдать, встав на ту или иную точку зрения, а у каждого она своя, и не так трудно убедить себя в собственной правоте. Но я на этом не остановилась, наоборот, мне захотелось поскорее выплеснуть наружу недавнюю догадку: