Беру все на себя

«Господин воевода Погорынский на том берегу Случи, все бояре там же, а из бояричей старший я! Я буду судить, я буду и ответ держать перед воеводой, а доведется, так и перед князем Вячеславом Владимировичем! Ибо сказано: «В смерти волен только князь!» И если он захочет узнать: был ли перед казнью суд, кто судил и как судил – отвечу! Князь меня знает, и роду я не худого!»

И Егор тогда эту заявку принял: «Верши суд… боярич».

Принял, и СЛОВО превратилось в ДЕЛО!

И Корней ведь все это утвердил:

«Кто главной воинской силой на Погосте в эту ночь был? Кому погостным ратникам подчиниться пришлось? Кто суд и расправу творил? Кто дела с добычей своей волей решал? Чье слово вятшие мужи четырех селищ слушали и по тому слову поступали?

Не думал он! А о чем ты вообще думал?! Ты что, позабыл, что в эту ночь на Княжьем Погосте никого боярского рода, кроме тебя, не было?! Ты почто перед десятниками позорился, будто извинялся за сделанное? Это же не просто право твое было, но обязанность!!! Они в тебе своего будущего начальника увидеть должны были!!!»

А сейчас Мишка, что называется, «дал петуха». На военном совете вроде бы соответствовал заявленному статусу – устроил «политинформацию», демонстрируя тайные, недоступные другим знания, добился недвусмысленной, четкой формулировки цели действий сводного отряда под Пинском, вычленения задач, которые надо было решать для достижения этой цели. То есть действовал, как и положено первому лицу, – сформулировал цель и распределил задачи, но вот потом… Фактически спрятался за спину Егора, сам себя «опустив» на уровень… десятника Младшей дружины, да и то… А в отношении дезинформации противника и установления связи с осажденными и вовсе повел себя как нанятый эксперт, отвечающий лишь за локальный участок работы.

«Да, сэр, выражаясь формально, полное служебное несоответствие, а по сути: простите великодушно за повтор, но дерьмо вы, а не сотник! Судя же по тому, что вы озаботились только тем, чем занять отроков, а обо всем отряде даже и не задумались, в сей неприглядной позитуре вы продолжали пребывать и после того, как проспались. Да и потом: ну кто же прерывает доклад о событиях, произошедших во время отсутствия первого лица? Только тот начальник, который желает унизить подчиненного, сорвать на нем свое дурное настроение или доказать подчиненному его некомпетентность! Егор это заслужил?

Словом, если вы не мыслите как первое лицо, то и соответствующих действий от вас, само собой, ждать не приходится. Если бы перед вами стояла задача имитировать поведение природного Мишки Лисовина, то, конечно, все это было бы приемлемо, но вы же, если не ошибаюсь, совсем иные задачи перед собой ставите?»

Мишка сидел, как пришибленный, прекрасно понимая, что Егор своим докладом в узком кругу буквально насильно втаскивал его обратно в положение первого лица, а он, вместо того чтобы задуматься да быть благодарным… Спасибо, хоть хватило ума о своих ляпах умолчать – хорош начальник: вместо реакции на доклад перечисляет собственные ошибки!

– Благодарствую, господин десятник! – произнес Мишка официальным тоном. – Все сделано по уму и умело, нам такому еще учиться и учиться. – Помолчал секунду-другую и добавил, как можно более душевно: – И спасибо тебе за науку, дядька Егор.

– Гм… вот и ладно… – Егор подобного, похоже, не ожидал. – Как Треску с Дыркой вразумлять будем?

– С Дыркой-то все просто. – Мишка покосился на хитро подмигнувшего Арсения, почувствовал, что краснеет (вот зараза, будто мысли читает!), и попытался, отбросив эмоции, настроиться на деловой лад. – Как мы давеча порешили, чтобы Демьян за огневцами приглядывал, так все и осталось, – Демка о приказе не позабудет, да и ты его поставил здесь порядок блюсти. Самому же Семену, я думаю, не грех о том и напомнить. Дележом же добычи он, скорее всего, озаботился оттого, что понимает: он со своей раной больше не вояка, и прямой путь ему на ладье с ранеными домой возвращаться. Вот и хочет перед уходом свой интерес соблюсти да за справедливостью дележа проследить.

– Это-то понятно! – встрял Арсений. – А делать-то чего?