Беру все на себя

– Стоять на своем! – Мишка пожал плечами. – Без воеводы ничего делить не станем. А если так хочет поторговаться, то пусть выбирает между своим здоровьем и прибытком.

– Угу… с Корнеем поторгуешься! – многозначительно прокомментировал Егор. – Лучше бы Дырке уплыть от греха, чтобы потом попреков от своих не слушать, что, мол, проторговался. Ну да его дело – хочет, пускай воеводу дожидается.

– Понимаете… есть тут одна… загогулина…

– Мм? – Егор заинтересованно шевельнул бровью. – Это ты про что?

– Нам, огневцам и лесовикам разные части добычи интересны, – начал объяснять Мишка. – Помните, как Илья толковал, что нам за счет добычи можно будет в зиму людей и коней прокормить… Э, погодите-ка! Егор, а чего ж ты мне про Илью ничего не сказал… и я его чего-то не видел… Случилось что?

– Можно и так сказать… – Егор переглянулся с Арсением. – Помнишь, мы боярина в плен взяли?

– Это которому ногу отняли?

– Нет, этот помер. Матвей сказал, что сердце не выдержало. Другого, которого еще на Припяти захватили. Ты его еще Дырке в оплату за насад посулил.

– Да, было дело.

– Так вот… – Егор немного помолчал, словно колеблясь: говорить или не говорить? – Казну он вез. В сундуке.

– И что? – не понял Мишка.

– Гм… – Егор полез скрести в бороде, а вместо него продолжил Арсений:

– Короче, заболел наш Илья. Тяжко и, похоже, чем-то заразным! И то сказать, Мотька-то ему рожу и руки чем-то украсил – ну весь пятнистый! А стонет-то как жалостно! Бредит э-э… ругательно, блюет! Глянешь – жуть берет! Мы его, от греха, в стороне устроили, в шалашике, чтобы, значит, зараза на других не перекинулась. Только Мотька к нему и ходит. Рот и нос, значит, тряпкой с уксусом закрывает, и ходит. А потом руки тем же уксусом моет и одежду дымом окуривает.

– Погоди, погоди! – прервал красочно-зловещее описание Мишка. – Так он на самом деле заболел или это его Матвей…

– А это – как поглядеть, – Арсений хитро ухмыльнулся. – Ежели на самого Илью глянуть… смертушка неминучая, а ежели на сундук, что под Ильей… Тяжелый, зараза! У нас чуть пупки не развязались, пока мы их двоих до шалаша доперли. Да еще ж надо было умудриться, чтобы постель так свисала, что сундук незаметен был. Ох и намучились! А Мотька еще заставил уксусом после этого умыться, да дегтярным дымом чуть не удушил… Я уж испугался, что глаза выест напрочь!

– Та-ак… – Мишка откровенно не знал, как реагировать на рассказанное. – Кто, кроме вас двоих и Матвея, еще об этом знает?

– Мои ратники все знают, – принялся перечислять Егор. – Сундук-то с Ильей им тащить пришлось. Василий твой. Он же этот сундук и нашел. Хватило ума всякой рухлядью его закидать да Демьяна с известием ко мне послать. Ну и сам «болящий», конечно, тоже.

– Ага! – подхватил Арсений. – Илюха сам и придумал заболеть. Даже хотел обгадиться для вящей похожести, но наши сказали, что обосравшегося не понесут…

– Уймись, Сюха! – оборвал ратника Егор. – Все тебе хаханьки.

«Поздравляю вас, сэр Майкл! Рояль в кустах! А почему, собственно, рояль? Коли войско союзников встает перед перспективой если не поражения, то необходимости быстрого отступления, и есть проблема дележа имеющейся добычи, то желание втихую отправить подальше самое ценное – вещь вполне естественная. Караван из пяти судов в подобной ситуации должен был представляться полочанам транспортом более надежным, чем сухопутный обоз. Кто ж вообразить мог, что на Припяти его «Погорынская военная флотилия» перехватит? Мы и сами, выходя из Ратного, себе такого представить не могли. Вот только почему большая часть охраны была на другой ладье? Хотя, если грузили казну в последний момент и с соблюдением конспирации…»

– А скажите-ка, боярин этот сильно ранен был?

– О! – Арсений назидательно поднял вверх указательный палец. – В корень зрит! А я говорил тебе…

– Нет, не сильно, – перебил Арсения Егор. – Мог бы и в войске остаться. А у сына его голова только для виду перевязана была. Верно мыслишь, Михайла: видать, все делалось в тайности даже от своих. Казна – такое дело… тишину любит.

– А что в сундуке-то? Не походную же казну князь Давыд на ладье в тайности отправил?