Беруны. Из Гощи гость

Терентий Неделька, человек казенный и едет по царицыному указу. Один из них даже

пригрозил ему Тайной канцелярией, где с него, солдата, сыщется за такие воровские его

1 Император Иоанн Антонович. Ему не было от роду и полутора лет, когда Елисавета, в 1740 году, свергла его с

престола. Иоанн Антонович долгое время содержался потом в одиночном заключении на севере, в городе

Холмогорах.

увертки. Другой кабатчик потребовал предъявления царицыного указа, и, когда Неделька

вынул из сумы бумагу, кабатчик долго вертел её в руках, разглядывал на свет и читал её и с

начала, и с конца, и с середины. Он, однако, убедился наконец в том, что Елисавета I,

императрица и самодержица всероссийская, узнав, что на Мезени появились какие-то

удивительные беруны с ученым белым медведем, требует для царской своей забавы этих

берунов к себе, в беруновом их платье и вместе с медведем.

Но кабатчик этот был, должно быть, тертый калач – наверно, и сам во всевозможных

указах дока. Он совсем было хотел уже крикнуть своему помощнику, чтобы тот нацедил вина

Недельке, но спохватился и объявил, что в бумаге есть про медведя, но ничего не сказано про

турецкую флягу; да притом дана бумага не Недельке вовсе, а Петру Ивановичу Шувалову,

графу. Кабатчик до того разошелся, что даже объявил бумагу не подлинником, а только

копией, и что-де копии не может быть полной веры. И сколько ни грозился и ни плевался

Неделька, ничто не помогало: кабатчик повернулся к нему спиною и стал безо всякой

надобности переставлять бутылки и кружки на полке.

Терентий Неделька вовсе пал духом и с тяжелым сердцем тронулся дальше.

Но дальше дело неожиданно пошло лучше: в мызе Устье турецкая фляга стала вновь

источать крепкий напиток, который не иссякал уже ни у мызы Пелы, ни у мызы Вяземского и

до самой Невской лавры, когда они покатили леском по прямой, как стрела, дороге и единым

махом докатили до речки Фонтанки. Но здесь им вышла остановка.

Навстречу по вновь перестроенному Аничкову мосту беспрерывной чередой двигались к

лавре одноколки, таратайки, расцвеченные кареты, запряженные цугом, с выездными

лакеями на запятках. А впереди, на узком мосту, воз с сеном, сковырнувшийся набок,

загородил дорогу. Сломанное колесо валялось подле, конные солдаты гарцевали около и

барабанили палками по вознице, который, в свою очередь, молотил кнутовищем по своей

рвавшейся из упряжки лошадке. Народ стал толпами сбегаться к мосту, прослышав, что

поймали каких-то берунов и будто бы сейчас в клетках будут спускать их в Фонтанку. Но

беруны оказались на вид обыкновенными мужиками, потому что Тимофеич ещё в Мезени

наотрез отказался ехать в беруновом платье и не хотел облекаться в это одеяние и у мызы

Вяземского, перед въездом в столицу. Достойным внимания напиравшего народа оказался

один лишь ошкуй, стоявший на задних лапах в клетке, ухватившись передними за железные

прутья. Он с любопытством глядел на сверкавшую под солнцем речку, на баб, усердно

колотивших вальками, на перепуганного суматохой теленка, который, задрав хвост, несся по

ещё топкому тогда берегу, заваленному конским навозом и всякою дрянью.

Тимофеич тоже воззрился было на каменные палаты, высившиеся на противоположном

берегу, потому что подобных видывать ему раньше не приходилось. Уж не живет ли в этих

палатах царица? Но Терентий Неделька пояснил, что живет здесь не царица, а граф Алексей

Григорьевич Разумовский, царицын любимчик. Тимофеич хотел спросить солдата ещё о чем-

то, но столпившиеся вокруг телеги люди стали дергать старика за что попало, и один какой-

то, в рваном полукафтане, норовил даже потянуть его за мохнатую бороду, в которой застряла

солома. К счастью, тут грянула музыка – гвардия проходила по мосту, – и толпа загляделась

на золотые короны, жарко горевшие на холодном серебре полковых барабанов. За

флейтщиками в красных кафтанах ехал на дорогом коне вельможа в алмазах и самоцветном

каменье, и Терентий Неделька пояснил Тимофеичу, что это и есть Петр Иванович Шувалов,

граф, откупивший у царицы, в числе прочего, и северный промысел на зверя и рыбу. Толпа,

завидев графа, уже и вовсе оставила берунов и забыла даже про ошкуя.

В народе говорили, что едет обирала Шувалов в Невскую лавру табаком обсыпаться,

намекая на то, что и табак взял он на откуп у государства и теперь только один может

торговать им, назначая за товар какую вздумается цену.

– А после обсыплется солью, – утверждали другие.

– Моржовым салом будет помазан...

– Трескою причастится...

– Медяками разговеется...

– Вор...

– Мошенничек...

– Чертушко...

Гремела музыка, под всадником играла лошадь, пучил глаза вельможа Шувалов,

которому казалось, что народ приветствует его своим криком. Рукою, затянутою в замшу, он