Беруны. Из Гощи гость

Косс попятился к угольному столику и к тому, что уже положил он, прибавил еще

боярину в почесть и дьякам не в обиду. Боярин и этого не отверг, но отпуска ротмистру из

Московского государства не дал, да еще и наказывал, чтобы иноземец и в мыслях того не

держал. Ротмистр понял, что таким способом не добиться ему ничего, и стал подумывать, как

бы выйти ему из Московского государства тайно.

Время было смутное... «Тяжёли время», – вздыхал ротмистр Косс, поглядывая из окошка

на слонявшихся по двору пьяниц. Пропившиеся дотла в ротмистровой же корчме, они на

последнюю копейку играли в плашки либо, лежа в тени у амбаров, заводили такие речи.

– Житье, братаны!.. – говаривал распухший мужичина в заячьей бабьей шубе, накинутой

на голые плечи. – Слава отцу Иванцу и сыну Селиванцу, житье какое!

– Житье ж!.. – вздыхал другой, в широких казачьих шароварах. – Ни те бражки

1 Аргамаки – порода красивых и быстроходных кабардинских лошадей.

опохмелиться, ни те табаку накуриться.

– Похожу, погляжу, – молвила как-то заячья шуба, – да и вовсе отсель убежу... К литвякам

подамся...

– Коровий ты хвост! – откликнулся казак. – Али не знаешь: курчонку не пройти, не то

что человеку.

– Отчего ж так?

– Заставы по рубежу крепки, на Смоленск, на Чернигов...

– Сказывали... скоро полегчение будет, – наклонилась шуба к казаку: – перемена...

– Перемены и жди, братан, – буркнул куда-то в сторону казак.

Наслушался таких речей ротмистр Косс и сам стал ждать перемены. Она пришла

неожиданно в весенний день вместе с протяжным гулом панихидного колокола, опове-

стившим народ московский о смерти царя Бориса. Тут такое поднялось, сколько людей

выбежало из Москвы к Димитрию на поклон, а ротмистрову корчму чуть дотла не разнесли

бражники, выпив все вино, своротив скулу татарину Хозяйбердею и вытолкав и вовсе на

улицу жёнку, прозвищем Манку.

Ротмистр не ждал долго. И так сколько потеряно было дней напрасно, сколько времени

лежала без всякого движения законченная рукопись, замечательный ротмистров пергамент,

так называемый «Генеральный план»! В одну неделю распродал Мартин Косс свои дворы и

всякую дворовую рухлядь и, не сказавшись никому, выехал на рассвете с татарином

Хозяйбердеем на Серпухов да на Тулу, чтобы оттуда поворотить на Брянск, да на Новгород-

Северск, да на Великую Весь – на литовский рубеж.

Рыцарь ехал, поглядывая на Хозяйбердея, пересчитывая сумки на своем и его седле,

пощупывая камушки, зашитые в обшлагах, в подпуши и в оторочке, – венецианские яхонты,

персидскую бирюзу, крупный жемчуг.

Чем дальше путь, тем злее зной в степи с редкой растительностью, с ковылем пониклым.

Горячий пот в три ручья катится с тучного рыцаря Косса. Одно спасенье – погрузиться в

воду, отойти, передохнуть, дать Хозяйбердею выкупать лошадей.

Под ракитой снял с себя рыцарь пищаль и платье сбросил, перевязал все в узел, чтобы

чего-нибудь не растерять и не забыть, и вошел в воду. Отдуваясь, стал он прыгать в воде,

хлопать по ней руками, нырнул, выплыл и мерными взмахами доплыл до другого берега. Там

он разлегся пластом на желтом, теплом от солнца песке.

Красные круги плыли у рыцаря в глазах под закрытыми веками, журчала вода, облизывая

песок, подкатываясь к пяткам рыцаря Косса, пела песню свою меж трав и кустов. От

журчания этого, от звона пчелы вокруг, от горячего воздуха, медленно проплывавшего по

нагретой пустыне, размяк рыцарь Косс и даже задремал на мгновение... Но он вздрогнул

тотчас – померещилось ли ему что-то? – открыл глаза, присел на песке.

На том берегу стояли рядом обе лошади – и вороная аргамачиха рыцаря Косса и

Хозяйбердеев гнедой меринок. Стояли они в седлах, обвешанных сумками: искупать их,

видно, еще не управился татарин Хозяйбердей. Да и где было ему управиться, когда занят он

был другим! Рыцарь Косс разглядел его под ракитой: стоя на коленях, татарин копался в узле,

где увязано было рыцарево платье с зашитыми в обшлагах и оторочке драгоценными

камнями. Рыцарь Косс закричал от такой напасти, бросился в воду, поплыл к тому берегу,

ляпая по воде руками и ногами что стало мочи, без порядку и разбору. . Татарин обернулся,

увидел на воде плешивый шар, блестевший под солнцем, услышал бульканье, хлопанье,

крик... Хозяйбердей и слова не молвил, только белками сверкнул. Живо, не мешкая, не теряя

слов понапрасну, сгреб он в одну охапку все, что под ракитою оставлено было рыцарем

Коссом, вскочил на аргамачиху вороную и затопал вдоль речки по дороге, унося с собой

вместе с драгоценными камнями, с кошелями и сумками и знаменитую рукопись, уводя на

притороченном к луке поводу и гнедого мерина, не оставив рыцарю Коссу ни шнурка –

удавиться, ни веревки – повеситься.

XVII. ЛЕШИЙ!

От беды такой рыцаря Косса в воде чуть кондрашка не хватила. Косс и пошел бы на дно,

если б не тучное его чрево, всякий раз выталкивавшее рыцаря на воду, вверх. Кое-как доплыл