Беруны. Из Гощи гость

XV. ПРЕРВАННАЯ ПОВЕСТЬ О БРАЖНИКЕ, КАК ОН ПОПАЛ В РАЙ

Жарким утром выступил Димитрий из Путивля с польскими хоругвями, с казачьими

станицами, с татарами-ордынцами и московскими стрельцами. Под тучею пыли потускнел

серебряный Сейм, посерели камыши и осока, где прятались рыбачьи челны, и, задыхаясь,

стали падать на воду зеленые стрекозы. Только к вечеру улеглась пыль на избитом копытами

шляху, а уже над Клевенью-рекой поднялось теперь красное пыльное облако, над белыми

меловыми горами к закатному солнцу плыло оно. Ковровый шатер с вызолоченным яблоком

на вершине раскинули молодому государю на высоком клевенском берегу.

Димитриева рать шла теперь открытой дорогой, привечаемая колокольным звоном,

предводимая уже и годуновскими воеводами, передавшимися на Димитриеву сторону после

внезапной смерти царя Бориса. В Кремле московском еще сидел новый царь Федор

Борисович, но что ни день летели от Димитрия в Москву гонцы с извещением «о природном

государе Димитрии Ивановиче», достигшем наследственной вотчины и ныне грядущем на

прародительский престол.

В Туле Димитриево войско отдыхало три дня. В лагере Димитрия с утра и до ночи

толпились тульские люди: дворяне-помещики из уезда, лавочники, оружейники и мужики-

серяки. Они падали ниц перед Димитрием и, заметив где-нибудь около монашескую манатью

на коренастом чернеце, совались спроста к Отрепьеву за благословением. Григорий, глазом

не моргнув, осенял их крестом, тыкал им в уста свою волосатую руку и принимал дары. Но

на второй день он стал уже собираться в путь, не дожидаясь Димитрия, замешкавшегося на

отдыхе в Туле и шедшего к Москве медленно, от города к городу, от пира и гостьбы к пиру и

гостьбе.

– На Москву как приедешь, – напутствовал Отрепьева Димитрий, – толкнись и на

патриарший двор, к великому господину Иову, патриарху: авось признает тебя и патриарх,

авось не забыл он книжного своего писца... Ну, да у меня уже припасен другой великий

господин... А Иова – в ссылку! – топнул ногою Димитрий. – Не хотел он наших пирогов ести,

пусть-ка теперь сухаря ржаного погложет да водою запьет.

Отрепьев собрался быстро. Вместе с ним собрался и князь Иван, Иван Андреевич

Хворостинин, новый Димитриев окольничий1. Ему тоже нужно было в Москву поскорее: там

он покинул, тому уже более полугода, дом свой и двор. В Туле и за Тулой, на великом

зеленом просторе, отцветала липа, и в чаще ветвей бранились синички невесть из-за чего.

«Ди-ди-ди, ди-ди-ди», – бросали они сердито друг дружке, словно выкладывая одна о другой

всю подноготную без страха и стыда. А черноризец и сам бубнил неумолчно у князя Ивана

под ухом, потешая его всю дорогу.

– Расскажу тебе повесть, – вещал он, раскачиваясь на гнедом жеребце конь о конь с

князем Иваном. – Расскажу тебе повесть о бражнике, как он попал в рай. Послушай об этом.

И князь Иван, чуть наклонив голову в сторону словоохотливого чернеца, слушал его

1 Одно из почетнейших в Московском государстве званий; давалось служилым людям, исполнявшим самые

различные обязанности – военные, гражданские и дворцовые.

рассказ.

– Жил-был бражник, весьма прилежный к питию хмельному, – приступил Отрепьев,

умерив немного ход ретивого коня. – Каждый день пил бражник вино, называемое горелка;

лил в утробу чарками, и кружками, и стопами великими. И, когда помер в некий день, к раю

привалил пьян и начал у райских врат толкаться шумно. Бежит, не мешкая, вратарь к

воротам, апостол Петр; ключей у него связка на поясе бренчит, упарился старик, кричит:

«Какой шум неслыханный! Зачем толчешься шумно в место свято? Кто ты таков,

толкущийся?..»

И молвил бражник:

«Я есмь бражник и не мог без вина жить; ныне ж хочу и я в раю у вас быть».

Но апостол в ответ бражнику через тын:

«Что ты, окаянный, собачий ты сын! Сколь пьянством на бога изверг ты хулы, так и в рай

тебе не можно никоторыми делы. Бражников пускать не ведено, запрещено...»

Все же бражник в ворота тянется, шепчет в ворота пьяница:

«Кто ты сам, отче? Голос твой слышу, а имени твоего не ведаю».

И слышит в скважище – скрипит оттуда старчище.

«Я есмь, – скрипит, – апостол Петр».

«Петр, Петр!.. – восклицает бражник. – Вспомни, Петр, когда Христа на распятие взяли,

и ты тогда от господа трижды отрекся. И для чего вас, таких отступников, в рай берут!

Почему ты в раю живешь? Ну-ко, молви!»

И отошел Петр прочь от райских стен, со страху и от ужаса весьма посрамлен. Бредет

кое-как в какую-то кущу1, в самую гущу. А бражник-забулдыга, винопийца-невер опять

толчется в райскую дверь: к богу в рай ему охота. Кинулся апостол Павел к воротам. Бежит-

кричит, бьет себя в грудь:

«Нельзя сюда бражникам, нельзя сюда отнюдь!»

«А ты кто таков, господине?» – молвил ему учтиво бражник.

И слышит – сызнова скрипит ему в скважник:

«Я есмь Павел, апостол господень».

«Ой, беда мне с вами, с апостолами, сегодня! Апостол ты, а мученика Стефана каменьем