Бес идет за мной

И тогда в дверях вскипело. Внутрь ворвались трое, за ними – еще, всё больше, целая толпа. Он увидел бородатые лица, вертикально перечеркнутые наносниками шлемов, кожаные панцири, миндалевидные и круглые щиты, короткие копья и топоры. Серые свитки и плащи, наброшенные на плечи. Вместе с приходом людей навалилась вонь жира и дегтя.

– Ты пришел, господинчик, – отозвался первый – заросший, в скандинском шлеме, что закрывал глаза, с бородой, заплетенной в косички. – Теперь ты наш.

– У меня для вас ничего нет, – сказал Чамбор, а сердце его колотилось будто молот.

«Столько людей, – гудело под черепом. – Столько людей. Не справлюсь… Сам? Как?»

– Просто дайте мне пройти, больше я сюда не вернусь.

– Ты обесчестил Его! – крикнул другой, светловолосый, без шлема и шапки. – Вон, глядите! Ранил Его в бок! Поднял злое железо на господина леса и свободы! На нас!

Первый покачал головой.

– Бей Волосту челом, если ты с нами! Принеси ему клятву, дай пищу. Проси о прощении!

– Проси! Проси, если хочешь жить. А мы тебя выпустим!

Чамбор глядел на них. Все вооружены, некоторые с мечами – наверняка разжились в усадьбах. Тот, молодой, светловолосый, был их волхвом; нахальный, быстрый на язык. Остальные еще не дышали гневом. Были слегка разгорячены, ибо солнце давило на головы.

Что делать, что предпринять, Есса… сестры… Якса.

Он обернулся к идолу, воткнул меч в землю, склонился, почти припал на правое колено, не выпуская меч из ладони.

– Прими, Волост, мои извинения, узнай мою печаль и раскаяние. Прости.

– Мало! Мало! – кричал кто-то.

– Накорми, – проговорил тот, что был в скандинском шлеме. – Дай жертву. Не жалей, и тогда мы пожалеем тебя.

Чамбор оглянулся, посмотрел на них, считая; прекратил прежде, чем дошел до двенадцати. Закусил губу.

Потянулся к поясу, отвязал кошель, взвесил последние денары и скойцы, что у него оставались. Эх, что там…

Бросил кошель в миску перед идолом. Развернулся; увидел, что некоторые из людей опускают топоры, прикрывают глаза, делаются не такими внимательными.

– Кровь! – крикнул молодой волхв; его лицо было словно у девицы, без щетины, покрыто легким пушком, но мокрое от пота. – Волост хочет крови!

Первый, бородатый, приобнял волхва как девку или жену. Прижал коротко, а юноша улыбнулся, отерся щекой о плечо приятеля – может, не только приятеля. Мерзкие мужеложцы… Извращение. Чамбор почувствовал, как его подташнивает.

– Пролей кровь или… – улыбнулся волхв.

– …или мы прольем твою, – добавил его полюбовник. – Кровь за кровь. Сделай это и ступай прочь! Нынче плохой день для смерти. Нынче смерть постится.

Рыцарь развернулся боком, надрезал хребет левой руки мечом. Подождал, пока натечет кровь, собрал ее и стряхнул на идола, его шею и спину, окропил ту свежими каплями.

И развернулся.

– Ваш бог получил выкуп. Я заплатил собственной кровью. Выпускайте.

– Ты выйдешь. – Бородатый прикрыл глаза. – Но без меча. Дай его мне.

И все зашумели, двинулись к Чамбору.

Тот прищурился, глаза превратились в щелки.

И вдруг – ударил; жестко, как согнутое и резко отпущенное плечо длинного лука. Словно кованая сталь.

Прыгнул к бородачу, выхватывая меч и заслоняясь сбоку щитом. Не хотел убивать, намеревался пробиться к двери, вырваться на простор, под солнце, где нашлось бы место даже на пару минут жизни.

Не выпустили его. С лязгом сбили клинок в сторону и окружили, словно волка. Он почувствовал удар в шишак, сильный толчок сзади, в стеганку, под лопатку, ощутил глухие тычки топоров в щит.

Сильный удар бросил его на колени, железо на голове выдержало, но удар бросил его на пол. Он хотел встать, но его били с размаху – раз, другой, третий… Уже не мог вскинуть руки.

Чамбор вскрикнул и упал. Растянулся на глинобитном полу, на животе, терпеливо подставляя под удары спину. Рычал, хотел развернуться, заслониться щитом от новых ударов. Не сумел – отовсюду прыгали на него волчьи фигуры в шкурах и кожанках, дышали и ревели, яростно поднимали топоры, палицы и дубины. Рубили и лупили без остановки…

* * *

Он оставил веревку, привязанную к кольцу в носу вола, на ярме и нырнул в колючие кусты черники. Ворвался в лес, что просыхал после последних дождей – теплый, вечерний, наполненный запахами мокрой коры и мха.

– Быстрее! Быстрее! – бормотал сам себе на ходу, на бегу, в движении. Пробирался между деревьями, под ветками вековых дубов, под плащом спутанного, подросшего уже молодого ельника, обходя заросли папоротника. Бежал! Ловкий и гибкий как зверь, большой кот, а не человек. Чувствовал, что он близко, ощущал угрозу: собирающуюся, усиливающуюся, нарастающую, все более злую…

Шел по следам крови на лесной подстилке, на мхах. Кто-то другой не высмотрел бы ее и внимательным взглядом, но он чувствовал, шел по ним, как недавно проложенным трактом. Все ближе к цели.