Бес идет за мной

Но те звуки, что услышал мужчина, не были звуками приближающейся шайки. Он глянул в сторону. Привязал веревку, что шла к колышку, продетому в ноздри вола, к ярму, и двинулся в заросли у тракта. Вошел между молодыми березами, что плакали слезами дождя. Остановился как дикий зверь. Из-под капюшона донесся звук, повторяющийся через равные промежутки времени. Тихий шелест, шум?

Мужчина принюхивался. Втягивал и выпускал воздух, дышал, как пес или волк.

Его движения сделались быстрыми и решительными. Он поднял след. Свернул в колючие заросли молодой черники, что цеплялась за кафтан. Добрался к поваленному вязу, метнулся щучкой, пал на колени, хватая что-то, спрятавшееся в пустоте под стволом. Что-то, бившееся в его руках, было бледным и испуганным.

Выволок это на свет дождевого дня. Раздался писк, плач. Мальчик. Маленький, бедный, окровавленный – было ему шесть, может, семь весен. Незнакомец схватил его за порванную, распадающуюся рубаху, перебросил через руку, словно непослушного щенка. И вернулся к повозке – очень быстро, шагая широко и скованно.

Малец лишь плакал. Бил кулачками в спину, обтянутую стеганым кафтаном.

Мужчина отбросил полотняное, пропитанное жиром рядно, растянутое на палицах, открыл внутренности повозки, наполненной кожаными мешками, бочками. Было тут и маленькое существо, сидевшее спереди – согбенное, помаргивавшее большими синими глазками. Мужчина поставил схваченного мальчишку на доски, положил руки на его плечи. И вдруг мальчик перестал пищать, трястись, сделался неподвижен.

Незнакомец взял с повозки мокрую тряпку и вытер кровь, грязь и землю с бледного личика. Чистил, беря воду из натекших на рядне лужиц – в рядно мерно бил, шелестел дождь.

Потом мужчина поднял мальчика и посадил между мешками, рядом с девочкой. Прикрыл обоих куском бараньей шкуры, накинул сверху рядно, чтобы их не мочил дождь.

– Пойдем, дитя, Господином обретенное, – пробормотал он. – Пойдем со мной и будешь яко дерево, и поставят тебя под текущую воду, и дашь ты плод в свое время…

Вернулся к волу, взялся за веревку и повел телегу вдоль леса: прислушиваясь, не появятся ли в шелесте дождя знаки близящихся хунгуров или язычников.

Девочка погладила и прижала к себе нового товарища по странствию. На повозке им было тепло, в узком пространстве меж мешками с шерстью – те грели словно печки.

– Не бойся, он добрый, – прошептала девочка.

* * *

– Пойдемте, бедняжки, – пробормотал он, протягивая к ним руки и помогая сойти с телеги.

И уже не отпускал ни мальчика, ни девочку. Вел их, тянул сквозь мокрый, залитый дождем лес. Дождь прекратился, но ветки еще орошали струями, каждое неосторожное движение порождало ливень тяжелых капель.

Он шел, как мокрая птица, высоко, словно цапля или журавль на болоте, поднимая ноги. Прошло едва несколько минут, а дети уже тряслись от холода и влаги: ночь была темная, весенняя, полная туманов и испарений.

– Бр-р-р… холодно! – заплакала девочка. – А куда мы? Куда?

– Ш-ш! – прошипел он из-под капюшона. – К людям идем. Вы должны в леса идти, не может быть иначе.

– Нам холодно… Мокро.

– Еще согреетесь, словно при печи. Эх, небожата вы.

Они вошли в густой бор, которого веками не касался топор. Сделалось просторнее, потому что лиственницы поднимались будто колонны, покрытые зеленоватым руном по´росли; мало какие из деревьев внизу выигрывали состязание с великанами. Лишь папоротник и мхи вставали меж камнями и трухлявыми стволами.

– Далеко еще?

– Туда взирайте и не уменьшайте усилий, – сказал он и кивнул вперед.

Дети глянули, куда он указал: далеко между деревьями увидали огни, пригасшие, потому как было мокро, два пятна слабого света, обещающие тепло и отдых. Мужчина тянул прямо в ту сторону, а тучи кислого дыма ползли между стволами.

Кто-то окликнул их издали – двое усатых воинов в шлемах и стеганых кафтанах, с миндалевидными щитами да топорами за поясом. Один опустил копье, второй внимательно смотрел, щурился.

– Тихо, тихо! – пробасил мужчина. – Не шумите. Я – Господин, привел, что надобно.

– Узнаю его! Это тот самый! – крикнул тот, что был повыше.

– Я, я самый. Ведите.

Они подошли приветственно, показали дорогу – провели незнакомца на поляну, где рос огромный древний дуб, будто отец всех деревьев в лесу. Снизу широкий, вверху расходящийся; некоторые его ветви, тронутые уже старостью, опадали, опускались почти к самой земле, словно обрубки покалеченных членов.

Послышался хор голосов, звук флейт, стук колотушек, дикая музыка леса и деревьев. У корней дуба пылали огни; трещали, шипели мокрые колоды и ветви.

А вокруг кружил, крутился большой хоровод. Молодые и старые, женщины и юноши, воины и обычные селяне. В сорочках, плащах, платьях и юбках. Украшенные зеленой лозой, гибкими ветками, в коронах из листьев. Им играли, пели, призывали на танец скоморохи – в деревянных масках оленей, волков и кабанов; в капюшонах с узором из звериных голов, звериных кожах и шкурах.

– Темно нынче, страшно, друг, – кричали. – Станем мы в обряде в круг!